Кто нашел, берет себе - Стивен Кинг

Однажды в середине марта 1979 года на спортивной площадке в Морриса подошел заключенный, похожий на «ангела из ада», с татуированными кучами мышц.

- Ты умеешь писать? - Спросил он на ярком южном наречии: ты умеешь писать? - Я слышал, ты умеешь писать.

- Да, я умею писать, - ответил Моррис. Он заметил, как Оллгуд, не дойдя до него, увидел, кто идет рядом с Моррисом и поспешно переместился на баскетбольную площадку в дальнем конце двора.

- Я Уоррен Дакворт. Все называют меня Даком.

- Я Моррис Бел …

- Я знаю, кто ты. Ты хорошо пишешь, да?

- Да, - сказал Моррис, не задумываясь, и без лишней застенчивости. То, как Рой Оллгуд неожиданно нашел для себя новое место, не оставило его равнодушным.

- Ты можешь написать письмо для моей жены, если я, типа, скажу, что писать? Только словам красивее?

- Могу и напишу, только у меня есть одна проблемка.

- Знаю я, какая у тебя проблемка, - выдал его новый знакомый. - Если твое письмо моей жене понравится, если после него она перестанет меня своими разговорами о разводе доставать, у тебя больше не будет проблем с этим худым сученком в твоей камере.

«В моей камере худой сученок - это я», - подумал Моррис, но где-то в душе у него появился тонюсенький проблеск надежды.

- Сэр, я напишу для вашей жены такое письмо, какого она не получала за свою жизнь.

Несмотря на мощные руки Дакворта, он вспомнил одну передачу о природе. В ней рассказывали о птичке, которая селится в пастях крокодилов, где выбирает из зубов рептилий остатки пищи, благодаря чему и выживает.

На взгляд Морриса, это была бы неплохая сделка.

- Мне понадобится бумага, - сказал он, подумав о колонии, где можно было рассчитывать не более чем на пять паршивых листов бумаги с жирными разводами, похожими на предраковые пятна.

- Я достану тебе бумагу. Достану все, что нужно. Ты просто напиши письмо и в конце добавь, что я все это говорил, а ты только записывал за мной.

- Хорошо. Скажи, что она больше была бы рада услышать.

Дак задумался, потом просиял.

- Что она офигенно трахается?

- Она об этом и так знает. - Теперь задумался Моррис. - Она когда-то говорила, что, если бы могла, изменила бы в себе какую-то часть тела? Какую? Брови Дака сдвинулись плотнее.

- Не знаю, она всегда жалуется, что у нее задница слишком велика. Но зачем об этом говорить? Только хуже будет.

- Нет. Я напишу, как ты любишь щупать ее руками и тискать.

Дак заулыбался.

- Только смотри, осторожнее там, а то я тебя сам натяну по самые глаза.

- Какое платье она любит больше всего? У нее есть платье?

- Да. Зеленое. Шелковое. Ей мать подарила в прошлом году, перед тем, как меня приняли. Она надевает его, когда мы ходим танцевать. - Он опустил глаза. - Сейчас ей лучше на танцы не ходить. Но, наверное, она ходит. Я знаю. Может, я не умею и имени своего написать, но я не дурак.

- Я могу написать, как сильно тебе хочется потрогать ее зад, когда она будет в этом зеленом платье, скажешь? Могу добавить, что от мысли об этом у тебя внутри все горит.

Дак посмотрел на Морриса таким взглядом, которого Моррис в Вейнсвилли еще не замечал ни разу. В нем было уважение.

- Слушай, а неплохо!

Но Моррис еще не закончил. Думая о мужчинах, женщины представляют только секс. Секс это не романтично.

- Какого цвета у нее волосы?

- Какого сейчас - не знаю. Когда красит - каштановые.

Каштановые звучало не слишком поэтично, по крайней мере, так казалось Моррису, но такие вещи всегда можно обойти. Ему пришло в голову, что это очень похоже на работу рекламного агентства, когда надо продать товар. Он отогнал эту мысль. Выживание является выживание.

- Я напишу, что тебе хочется увидеть, как солнце блестит на ее волосах, особенно утром, - сказал он.

Дак не ответил. Он смотрел на Морриса, сдвинув лохматые брови.

- Что? Не нравится?

Дак взял Морриса за руку, и на какой ужасный миг Моррису показалось, что она сейчас сломается, как сухая ветка. «НЕ-НА-ВИД-ЖУ» было вытатуированными на косточках пальцев здоровяка. Дак вздохнул.

- Как стихи. Завтра получу тебе бумагу. В библиотеке ее полно.

Вечером, когда Моррис вернулся в блок, его камера была пуста. Рольф Венциане из соседней камеры сказал, что Роя Оллгуда забрали в лазарет. На следующий день Оллгуд вернулся. Под обоими его глазами темнели синяки, на носу стояла шина. Посмотрев на Морриса с постели, он повернулся на другой бок, лицом к стене.

Уоррен Дакворт стал первым клиентом Морриса. В течение следующих тридцати шести лет их у него было много.

Иногда, когда Моррис лежал на спине у себя в камере (в начале девяностых у него уже была одиночка с полочкой зачитанных книг) и не мог заснуть, он успокаивал себя воспоминаниями о том, как открыл для себя Джимми Голда. Это был мощный столб яркого света среди беспорядочной и злой темноты его юности.

Его родители постоянно ссорились, и хотя он презирал их обоих всей душой, у матери броня против внешнего мира была крепче, поэтому он принял от нее саркастический изгиб улыбки и как приложение надменный, пренебрежительный взгляд. Кроме английского языка и литературы, за которые он получал высшие оценки (когда хотел), в школе он считался неуспевающим, и это не раз доводило Аниту Беллами до бешенства с упреками и размахиванием табелем. Друзей у него не было, зато врагов пруд пруди. Трижды его били. Дважды это делали мальчики, которых просто раздражала его внешность, но однажды - парень, у которого на то были более веские причины. Это был очень высокий старшеклассник, футболист по имени Пит Вомак, которому не понравилось, как Моррис смотрел на его подружку в столовой во время обеденного перерыва.

- На что уставился, крысенок? - Поинтересовался Вомак, и за столиками вокруг воцарилась тишина.

- На нее, - ответил Моррис. Он был напуган, а когда ум его был омрачен, страх обычно хоть немного сдерживал его, но он никогда не мог устоять перед аудиторией.

- Лучше прекрати, - лениво сказал Вомак, давая ему шанс. Вероятнее, Вомак осознавал, что в сравнении с его шестью футами двумя дюймами и двумястами двадцатью фунтами напротив него сидит красногубая сопля на палочке пяти футов семи дюймов роста и весом где-то жалких фунтов ста сорока, и то если в одежде. Возможно, он осознавал и то, что все вокруг - включая его смущенную подружку - видят подобное неравенство.

- Если она не хочет, чтобы на нее смотрели, почему так одевается?

Моррис считал это комплимент (хотя и слишком неуклюжий, это уж точно), но Вомак услышал в нем что-то другое. Он обежал вокруг стола, сжав кулаки. Моррис успел ударить только раз, но удар получился точный, Вомак потом долго с подбитым глазом ходил. Разумеется, после этого он получил свое, и за дело, но тот удар стал для него полным открытием. Если надо, он будет драться! Осознавать это было приятно.