Древняя душа. Королева ада - Елена Амеличева

По моим щекам текли слезы бессилия. Вспомнились слова Люцифера – за отказ исполнять его волю Рафаэль, мой Рафаэль, заплатит жизнью, умрет в адских мучениях!

- Мы сбежали с твоим отцом после того, что случилось, - тихо продолжила мать. – Сначала все было тихо. Мы сняли домик, нашли работу на ферме, родилась Кьяра. Я даже посмела надеяться, что смогу быть счастливой, как обычная женщина. Но это были несбыточные мечты. Люцифер начал приходить ко мне во сне, когда я узнала, что снова беременна.

- Мной?

- Нет. Когда он сломил мой дух, то сказал, что это мальчик. И велел избавиться. Я умоляла, как могла. Но Люцифер был непреклонен. Угрожал те, что Кьяра может однажды уснуть и больше не проснуться. И когда с мужем случился несчастный случай – он чуть не сгорел, пришлось вызвать выкидыш.

Она посмотрела в стену, старея на глазах.

- Он был такой маленький, меньше ладони! И красный, будто кожу с него сняли. – Мать посмотрела на свои руки, словно снова видела на них ребенка. – Я тогда не могла избавиться от одной мысли: что мой сын похож на куколку из мармелада. Клубничного мармелада.

- Мама…

- Атапи, - она вздрогнула, очнувшись, и посмотрела в мое лицо. – Еще дважды Люцифер приказывал избавиться от плода, потому что Богиня помогала мне, посылая мальчиков. Ночью я давилась слезами, моля ее сделать мое чрево бесплодным! Старалась не спать. Но все было бесполезно. Однажды выложила все мужу. Он счел жену сумасшедшей. Сукой, которая убила трех его сыновей. – Мать развела руками. – Кто стал бы его винить? Любой бы так решил!

- Как ты пережила такое?

- А был выбор? Твой отец не бросил меня тогда только из-за Кьяры. Потом я забеременела тобой. Он пришел перед родами, положил руку на живот, что-то шептал, ты внутри завизжала от ужасной боли – потому что он выжег на тебе метку люмьера. Теперь вы навеки связаны. Когда я проснулась, на животе был ожог – отпечаток ладони Люцифера. – Мать задрала платье и показала мне его – бурый, как свернувшаяся кровь, но с явно различимыми пятью длинными пальцами.

- Мама! – к горлу подступила рвота.

- Ты плакала во мне и дрожала всем тельцем, я чувствовала это. Именно в ту ночь я поклялась, что мы справимся. Станем сильнее этого мерзавца.

- Но как?

- Атапи, - она подошла ко мне, взяла мои руки в свои и зашептала, - Люцифер задурил каарам головы, они верили, что готовятся к возвращению Богини, а на самом деле его интересовал только портал на землю – для себя. Мы используем это, дочка.

- Но как?

- Тссс. Тебе нельзя это знать. Иначе узнает и он.

- Но как же ты?

- За долгие годы я поняла одно – если не использовать магию, ему очень сложно пробраться ко мне в сны, в душу. Человек рассказал мне об этом, даже не знаю, кто он был, встретился в пустыне, когда я осталась одна с детьми на руках после побега вашего отца. С тех пор ни единого магического ритуала или заклинания мной использовано не было! Иначе почему, по-твоему, мы так живем? – мать обвела рукой комнату. – Приманить деньги магией – плевое дело. Видела ведь – демоны не бедствуют.

- Поняла. – Я кивнула. – Со мной тоже сработает?

- Не знаю. Но попробовать же можно? – она ободряюще улыбнулась и тут же нахмурилась. – Ты слышишь?

- Что?

- Смартфон. – Мать встала, подошла к комоду и, пошарив по его дну, извлекла гаджет с горящим экраном. Теперь и я слышала гудение. – Слушаю. – Ее лицо побледнело, она покачнулась, пришлось даже облокотиться о комод.

- Мама? – мои руки оказались весьма кстати, что не дать ей упасть.

- Атапи, этот день настал. – Тихо прошептала мать. – Агор требует, чтобы ты приехала к озеру.

Гаян

В моей жизни было многое. Она началась на небольшой планетке с суровым климатом – здесь царил холод, безжалостный, обжигающий, убивающий. Первое воспоминание – дрожь. Вечная стужа пробиралась под те лохмотья, что именовались одеждой, мучила худое тело и заставляла жаться к очагу внутри простенького дома – несколько палок высотой в рост человека, утопленные в лунки, продолбленные в промерзшей земле, сверху наброшены шкуры животных. Вверху дыра для выхода дыма.

Но чаще всего погреться у огня не удавалось, по простой причине – мать каждый год исправно рожала по ребенку, и хоть выживали далеко не все, нас все же было так много, что самые теплые места доставались более сильным старшим. Меня же чаще всего отшвыривали в задние ряды, приходилось довольствоваться тем теплом, которое можно было получить, прижавшись грудью и животом к спинам тех счастливчиков, которые получали ласковое тепло очага.

С едой было также – мало, редко, и то объедки. Постоянные тычки и зуботычины. Младшие братья и сестры умирали один за другим. Жалеть их мне в голову не приходило, мы все были сворой вечно голодного зверья и любви друг к другу не испытывали. Погибали и старшие. Но я выжил и стал взрослым – осознал это в тот день, когда раскидал дрожащую малышню и присел на корточки рядом с огнем, щурясь от счастья. Но оно было недолгим.

В ту ночь остервенело завывал буран, порывами ветра, будто огромными ступнями, ударяя в «стены» нашего дома, заставляя их прогибаться, надуваясь шаром. «Не к добру», - шептала мать, при особо сильных порывах ветра садясь на постели и прижимая руки к большому животу, что выпирал под пышной грудью.

Оставалось недолго, уж на глаз научился определять. Скоро нас всех выгонят на мороз, будем стоять, сбившись в стайку и вздрагивать при каждом ее истошном вопле. Потом, когда визг младенца ознаменует конец мучений – и матери, и наших, вернемся в тепло и, как положено, гуськом будем подходить к постели, чтобы познакомиться с новым членом семьи, который начнет вопить ночами, не давая нам спать.

Сегодня тоже никто не спал, вздрагивая под завывания бурана. Даже отец не выдержал, оделся и кивнул мне:

- Идем, подмогнешь шкуры укрепить.

Для этой цели снаружи лежали десятки тяжеленных валунов. Какие-то притащили братья, большинство из которых умерли, другие припер, усердно поливая потом, уже я сам. Камни надо было уложить на шкуры, что волной опускались внизу на снег, сгибом уходя внутрь. Этим мы с отцом и занялись.

Начали от входа и двинулись вправо полукругом. Валуны прожигали руки холодом, но в рукавицах было гораздо медленнее, да и опаснее – гладкие бока создавали опасность того, что камень выпадет из рук и угодит прямиком на ногу, тогда «прощай, пальцы!». А инвалида никто кормить не будет.

Когда мы почти закончили, отец выпрямился, вглядываясь во тьму, что завихрялась вдалеке. Я встал рядом, удивляясь – увидеть его праздно стоящим мне довелось впервые, ведь обычно он всегда занят тяжелой работой, с самого утра, едва поднимется с постели, до поздней ночи, когда уляжется и, позволив себе облегченный выдох, сразу же захрапит. А если есть силы, повернется к жене, и мы, дети, закроемся с головами под его грозный окрик, но все равно будем слышать их охи-ахи и по-дурацки хихикать, чувствуя, как полыхает лицо.