В суете прошлых дней - Екатерина Риз

Все эти слова «милочка», «сожитель» – сильно отдавали пренебрежением к моей персоне. Я не могла это не отметить, но реагировать сил у меня не было. Я никак не могла понять, почему я так мерзко себя чувствую. На обычное похмелье моё состояние не было похоже.

– Придется составить протокол, – сказал участковый, присаживаясь и доставая из портфеля какие-то бумаги.

– Протокол? – не поняла я.

Протасов деловито кивнул.

– По жалобе соседей. За дебош в неположенное время.

– Какой дебош? – Я перевела непонимающий взгляд на Андрея. Тот продолжал молчать. А я могла поклясться, что ночью я спала. И ни в каком дебоше не участвовала.

Я попыталась встать. Встала, покачнулась, поняла, что за мной внимательно наблюдают. А одна из женщин ещё сказала, обращаясь к участковому.

– Игорь Николаевич, думаю, нужно отправить мамочку на освидетельствование. Оценить степень её алкогольного опьянения. И это в десять утра!

Всё происходящее напоминало абсурд. Я никак не могла осознать, что это всерьёз. Я посмотрела на всех по очереди и уже перепуганным, отчаянным голосом переспросила:

– Где Лиза? – Повернулась к Кудряшову. – Андрей, где Лиза?

– Её Вася забрал, тебе же сказали.

– Почему забрал?! Почему ты её отдал?

Кудряшов развел руками.

– Потому что он её отец. А я кто?

Я тяжело опустилась обратно на постель, смотрела растерянно. А участковый, закончивший быстро-быстро что-то писать, сунул мне под нос бумагу. Слегка подтолкнул меня под локоть.

– Подпишите, гражданка Мезинцева. Протокол подпишите.

И я подписала. Взяла ручку, не попыталась прочитать, что было изложено в этом проклятом протоколе, просто взяла и подписала. Мои мысли в этот момент были только о том, почему у меня из дома дочь забрали.

– Увидимся с вами завтра, Юлия Александровна, – хмыкнула одна из женщин. Смотрела на меня с оттенком презрения, но мне в тот момент было не до её оценок моей внешности и состояния. – На нашей территории. Поговорим.

Я бестолково кивнула.

Андрей сам пошёл их провожать. Я тупо смотрела в пол, в голове гудело, и я никак не могла справиться с дыханием. От подкатывающей тошноты оно постоянно сбивалось. Я делала вдох за вдохом, и не понимала, не понимала…

Кудряшов вернулся и остановился в дверях, смотрел на меня. Я протянула к нему руку и попросила:

– Дай мне телефон.

– Зачем?

– Мне нужно позвонить… Васе позвонить. Пусть привезет мою дочь обратно.

Андрей то ли хмыкнул, то ли вздохнул нетерпеливо. Затем сунул мне в руку телефон. Я больше минуты пыталась набрать номер бывшего мужа. То найти не могла, то с кнопками промахивалась. И от головной боли даже не обратила внимания на то, что Андрей и не подумал мне помочь. Когда, наконец, в трубке зазвучали гудки, я приложила её к уху, и услышала Васин голос, в первый момент я вздохнула с облегчением.

– Где Лиза? – спросила я его. И тут же попросила: – Привези её домой.

– А она дома, – сообщили мне ровным, ледяным тоном. – И дома останется. Ты ребенка больше не увидишь.

– Ты сдурел? – вырвалось у меня, а сердце заколотилось, как бешенное. – Вася, привези мою дочь домой!

Он вдруг повысил голос и выкрикнул в трубку:

– У тебя больше нет дочери! Это моя дочь! А ты сюда больше не звони!

Он отключился, из трубки снова понеслись гудки, а я продолжала сидеть на краю постели и пыталась соображать. Приходило понимание того, что произошла катастрофа. Я подняла голову, увидела Андрея. Он так и стоял, привалившись плечом к дверному косяку. Смотрел на меня. Я подняла на него глаза, наверняка, безумные, а Кудряшов совершенно спокойно мне сообщил:

– Я сам соберу твои вещи и отвезу тебя к матери. – И подмигнул мне.

План был очень простым и четким, а ещё продуманным. Ну, и, конечно, держался на актерских способностях Кудряшова, в которых ему было не отказать. А я попалась в ловушку, совершенно глупо, совершенно бездумно, взяла и шагнула в пропасть, даже не задумавшись, не усомнившись ни на секунду. Мне так сильно хотелось, чтобы меня любили, чтобы обо мне позаботились, лишь от простоты души, от каких-то добрых чувств ко мне. О любви я не просила. Хотелось себя чувствовать нужной и достойной чужого хорошего отношения. А оказалось, что всё с самого начала было обманом.

Мне понадобилось несколько дней, чтобы окончательно понять всю схему. Я сидела в квартире матери, заперевшись в комнате, и буквально не отнимала рук от головы, в таком шоке я находилась. Уже на следующий день, едва придя в себя, я побежала в органы опеки, явилась точно в то время, которое мне назначили, выслушала всё, что мне говорили. Меня ругали, меня порицали, стыдили, а я, после пары неловких попыток, даже оправдываться перестала. Мне было абсолютно всё равно, что обо мне говорят. Интересовало одно: когда мне вернут дочь?

Женщина, сотрудник опеки, сидящая напротив меня за рабочим столом, едва смотрела на меня. Это было очень заметно, её небрежно-презрительные взгляды в мою сторону. Она перебирала бумаги, что-то записывала, раскладывала по папкам, и время от времени кидала на меня вот эти осуждающие взгляды. И я сама себе, под её взглядами, казалась какой-то жалкой, несостоявшейся, порочной. И всё пыталась восстановить в памяти события того вечера. У меня плохо получалось, и я приходила от этого в отчаяние.

– Вы поймите, – пыталась объяснить я свою позицию, – я практически не пью. И что тогда произошло… объяснить не могу. Возможно, я выпила лишнего, а возможно…

– Что? – заинтересовалась она.

Я крайне осторожно развела руками.

– Возможно, всё это было подстроено.

– Подстроено? И что же, по-вашему, было подстроено, Юлия Александровна? Вас силой споили, вас силой увели от ребенка в ночной клуб?..

– У меня было день рождения, – промямлила я. Оправдываться у меня выходило плохо.

– Да, мы в курсе. А также в курсе, что вы оставляете ребенка одного дома временами.

– Я оставляю?

– А разве это не так? Ребенка поздно забирают из сада, как говорят воспитатели. Чем, интересно, вы заняты? Насколько нам известно, на работу за полгода вы так и не устроились.

– Я искала работу. Только это не так просто.

– Верю. Особенно, если у вас ни опыта, ни образования.

Стало обидно. И я бы нашлась, что ответить, вот только мои ответы прозвучали бы достаточно резко, а разговаривать так с представителем органов опеки было крайне неблагоразумно. Поэтому я сделала вдох, проглотила очередную обиду, расправила плечи, стараясь выглядеть увереннее. Посмотрела на женщину и твердо поинтересовалась: