Джентльмен-разбойник - Кристина Додд

— Я намерена собирать сведения для вас, — сказала она.

Он отрицательно покачал головой.

— Я хочу хоть что-нибудь делать для вас. Это легко, правда. Мне только и нужно, что польстить принцу Сандре, округлить глаза и спросить, спасут ли меня от ужасного Мстителя. — Эмма соблазнительно надула губки. Она даже не подозревала за собой таких талантов. — И принц скажет мне все.

Мститель снова покачал головой.

— Почему? У него повсюду шпионы. Я побывала в нижнем городе, и он знает об этом. Ему известно, кого я навещала и что делала. Кто-то рассказал ему, а это нечестно. Вы должны понять, кто доносчик.

«Я это выясню!»

Мститель не произнес ни слова.

— Я должна помочь вам. — Не нужно говорить о предложении принца и о том, как она напугалась, убедившись в осведомленности Сандре. Пусть Мститель думает, что для нее это не трудно. — Я ведь уже помогла вам, правда?

За окном гремела, приближаясь, гроза, пламя свечи снова затрепетало на ветру.

Мститель кивнул, шевельнул губами, словно собираясь заговорить, но приложил руку к горлу.

Потом повернулся — она никогда не видела у него такого неловкого движения — и двинулся к двери.

— Подождите! — Эмма выбралась из кровати.

Он обернулся.

Эмма остановилась в трех шагах от него и выпалила:

— Вы не поцелуете меня?

Он замер.

Эмма смущенно опустила глаза. Неужели она действительно сказала это?!

Сапоги заскрипели по полу.

Эмма ощутила запах — запах кожи, лошади, мужчины.

Мститель стоял перед ней. Он поднял руку и, словно не в силах удержаться, легко коснулся ее волос. Медленно провел пальцами по темной косе, перекинутой через плечо на грудь.

Эмма потянулась к нему всем телом.

Он смотрел ей в лицо, не в силах отвести взгляд, изучая ее настойчиво, страстно. Ему казалось, что она, самая обворожительная женщина в мире, и он желал лишь одного — провести с ней хоть несколько мгновений.

Эмма глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

Его взгляд сместился к ее груди под тонкой тканью.

Его рука была так близко! Он тоже хотел ее, Эмма была в этом уверена…

Внезапно он, опомнившись, решительно покачал головой и шагнул назад.

Схватив его руку, Эмма прижала ее к груди.

Его ладонь распрямилась.

Эмму обдало жаром. Казалось, разделявшая их ткань расплавилась, Эмма ощущала себя нагой и дрожала от вожделения. Она хотела, чтобы он двинул руку вниз, взял в ладонь ее грудь, начал ласкать сосок, чтобы как-то одолеть это нарастающее ощущение или сделать его больше.

Его широкая ладонь накрыла ее жаждущую близости плоть. Взяв сосок, он легко сжал его большим и указательным пальцами.

Шок заставил Эмму покачнуться.

Он поймал ее, обхватив за талию, заставляя стоять на месте, пока он сжимал сосок, потом медленно отпускал и снова сжимал.

Он не причинял ей боли. Он сводил ее с ума. Желание нарастало в ней. Неистово стучавшее сердце, казалось, подкатило к горлу. Его прикосновения, его запах… Она смотрела в лицо Мстителя, скрытое маской. Если бы только она могла увидеть его! Но, как и прежде, верхнюю часть лица и щеки закрывала ткань, черный и белый грим придавал ему вид черепа, капюшон прятал волосы.

Если она встретит этого человека при свете дня, то не узнает. А он касался ее груди, держал в плену ее страсть!

— Пожалуйста, — шептала Эмма.

Подавшись вперед, Мститель легко поцеловал ее в губы. Простое прикосновение, обещающее нечто большее?

Ее губы со вздохом приоткрылись.

Наклонившись, он вторгся в рот Эммы языком, пока ее глаза не закрылись, и с губ не сорвался стон наслаждения.

Сверкнула молния. Раздался гром, словно предвещая нечто грандиозное.

Мститель все еще держал Эмму в кольце своих объятий, но не привлекал к себе.

Она шагнула ближе.

Он отступил.

Он будто дразнил ее, по-прежнему лаская ее грудь, и эта сладкая мука вспыхивала с яркостью молнии за окном.

Наконец, не в силах больше вынести истому, Эмма схватила край его развевающихся одежд и придвинулась ближе.

Мститель беззвучно рассмеялся, касаясь ее губ. Его рука, оставив ее грудь, двинулась к шее, он ловко расстегнул ряд пуговок на ночной рубашке.

Вырез у рубашки был маленький, но они одни, в ночи, в ее спальне, и под тоненькой тканью ничего нет. Когда его пальцы прошлись по ее хрупким ключицам, Эмма почувствовала себя нагой.

— Пожалуйста.

На этот раз Эммой руководила застенчивость, но даже она понимала, что слишком поздно для этого.

Он толкнул ее к стене, запрокинул ей голову и поцеловал ямочку над горловиной сорочки. Скользнул ртом позади уха, щекоча дыханием нежную кожу. Его грудь, его одежда касались ее, и соски напряглись.

Осознание нарастало. Осознание его страстных прикосновений. И своей лихорадочной жажды любви.

Вдвинув бедро между ее ног, он приподнял ее и усадил на себя.

Это заставило Эмму выгнуться назад, содрогнуться, вцепиться в его плечи. Ведь неприлично, чтобы мужчина столь много знал о ее теле, столь умело играл ее желанием, и в то же время… О Господи! От покачивающегося движения огонь растекался по жилам Эммы, достигая кончиков пальцев, разливался по груди, проникал глубоко внутрь. Она вся горела. Задыхалась. Слабела от стыда, отчаяния, неведомых ощущений, по которым так долго тосковала.

Казалось, она ждала вечность, чтобы пережить это безумие, хотя… до сего момента не знала, что подобное неистовство существует.

Он нежно прикусил мочку ее уха… и этот крошечный укол боли был словно сигнал, которого она ждала. Наслаждение атаковало ее. Неподготовленная, она содрогалась, прижимаясь к бедрам Мстителя, и стонала от искусительного блаженства и бурного наслаждения.

Наконец неистовство прошло, и Эмма обмякла в его руках.

Когда дыхание успокоилось, и вернулась способность мыслить здраво, Эмма снова ощутила омытый дождем воздух, врывающийся в открытое окно, осознала, что она с мужчиной в крошечной комнате… Мститель оторвался от ее рта и поставил ее на ноги. Она уцепилась за него, не желая, чтоб это блаженство прекратилось, но он ослабил объятия. Он водил руками по ее спине, пока ее — и его — дыхание не выровнялось.

Эмма взглянула на постель.

Он покачал головой, но слабая улыбка тронула его губы. Это не был жестокий отказ. Скорее сожаление о невозможности продолжения свидания.

— Вы придете завтра?

Есть у нее хоть капля гордости? Достоинства? Если и была, то испарилась в пожаре страсти.