Гусарский насморк - Аркадий Макаров

Оставалось сказать только армейское «Есть!», насыпать карман сухарей и, повернувшись по уставу, быстро уйти, не соблазняя старшину на дальнейшие действия.

И то, и другое, и третье я сделал быстро и чётко, и выскочил из каптёрки.

Встреча Советских солдат, стоящих впереди пограничных застав на страже социалистического лагеря, конечно, состоялась, но не там, где предполагал наш старшина. Общество советско-немецкой дружбы организовало такую желанную для нас встречу в местном немецком клубе на Карла Маркса штрассе. Улицу с таким названием можно встретить в любом посёлке Союза. Я и сам проживал в своих Бондарях на улице с таким именем.

Самым волнующим, о чём мои сослуживцы так долго вспоминали, был буфет на втором этаже. Внизу, в фойе, располагался танцевальный зал с небольшим дощатым подиумом для эстрады, а всё остальное – на втором этаже: библиотека, кинозал, столики в уголочке, туалет и небольшая стойка буфета, где можно выпить чего-нибудь, но закусок, как у нас в Союзе, не полагалось. Пей – и вытирайся рукавом.

Нас собрали в гулком кинозале. Из представительной молодёжи города были только девочки и, в большинстве своём, школьного возраста, вёрткие и раскованные. Немки постарше с воинами-освободителями для встречи не были готовы, а молодцы со стрижеными затылками здесь не к месту.

Всё это: и обстановка клуба, и девочки, и буфет, где можно запросто выпить порцию водки – махонький наперсточек, залитый толстым стеклом таким образом, что капелька водки в нём выглядит вполне объёмисто, – и стены, расписанные под Пикассо, – было так непохоже на то, что называется Домом Культуры где-нибудь в Лысых Горах или Тихой Балке, где лузгают семечки, матерятся и греются от самокруток. Мы поначалу не знали, куда себя деть, и организованной кучей сгрудились возле старшины в дальнем углу, пока организатор вечера, молодой немец в русской косоворотке, гостеприимным жестом не позвал всех на второй этаж, в кинозал.

Официальная часть была длинной и скучной. Сначала говорил немец, и переводчик переводил его на русский – девочки в зале хлопали в ладошки, затем говорил наш замполит, и переводчик переводил его на немецкий – тогда хлопали мы. Потом крутили кино, кажется, «Чапаева», а, может, «Броненосец Потёмкин», не помню. Я всё время клевал носом, отдыхая после караульной службы, и очнулся только тогда, когда задвигались стулья и затопали по восковому паркету сначала – «цок-цок-цок!» – туфельки, потом – «топ-топ-топ!» – армейские сапоги.

Старшина, замполит и командир сразу юркнули с немцем за сцену. Командир части, оглянувшись, успел погрозить пальцем солдатам, мол, я вас знаю, чтобы – ни-ни, тихо было!

Купив в буфете по пачке дешёвых сигарет «Казино» – не курить же здесь солдатскую махру! – мы с Витей Мослом, усевшись за столик, покуривали, обсуждая, что делать дальше. Пятнадцать марок, полученные накануне, жгли карман – небольшие деньги, но за них можно хорошо выпить, и мы с бывшим рыбаком-помором решили заказать себе по паре «дупельков», так, для разминки. Дупелек – это двойная порция, налитая в один стаканчик – тот самый напёрсток. От «дупелька» немцу хорошо, а русскому – как слону дробинка.

Буфетчик, или бармен по-ихнему, удивлённо округляет глаза, наливая сразу двойные порции:

– О, Зовьет зольдат! Гуд! Гуд! Руссиш культуриш!

– Ну, а куйлиш! – смеёмся мы с Мослом, опрокидывая дупельки» и затягиваясь сушёной соломой «Казино». Отцов-командиров не видно. Они тоже где-то рядом «культуриш» делают.

Дурной пример заразителен. Глядя на нас, к стойке потянулись и другие. Даже Рамазан – и тот не устоял, забыв предписание Корана, быстро, один за другим опустил в себя те же «дупельки». Рамазан, оправдываясь, позже говорил, что Коран запрещает пить вино, а о водке там ничего не сказано. Ребята, у кого кончились марки, потянулись вниз, где гремела музыка и разогревались немецкие девочки. Нам с Витей спешить было некуда – его уже разжаловали, а меня разжаловать невозможно. За всю свою службу я не заработал даже лычек ефрейтора.

Пока оставались деньги, мы оставались за столиком. Один, да и другой дупелёк на нас не подействовали, пришлось повторить ещё и ещё раз.

Теперь стало не то чтобы хорошо, но уже как раз, и мы по широкой чугунной со спящими львами лестнице спустились вниз – себя показать и на других посмотреть.

Где-то рядом, по ту сторону берлинской стены, в американской зоне служил тоже солдатом король рока, гениальный Элвис, и сюда уже проникла «тлетворная зараза буржуазного Запада». Девочки, школьницы, немочки такое выделывали под саксофон и гитару, что если бы у нас в Союзе кто-то позволил себе подобное, то наверняка бы попал в ближайшее отделение милиции за хулиганские действия. Пятнадцать суток ему гарантированы.

Мы с Витькой такое выделывать были не способны, да ещё в сапогах и тесном, как броня, кителе. Мы были ещё не в такой степени опьянения, чтобы, облапив порхающую бабочку, душить её в объятьях, и мы решили «накатить» ещё по одному «дупельку», а уж потом в своих говнодавах из толстой яловой кожи, кованых железом, подёргаться под чужую непривычную музыку с какой-нибудь немчуркой. Под гармошку можно и так обойтись, а под этот громыхающий, как состав по рельсам, рок, да ещё по-чудному приседать и вихляться… Нет, надо определённо «накатить»!

Мы уже направились к лестнице, как меня кто-то тихо потянул за рукав. Я недовольно оглянулся. Передо мной, расцветая улыбкой, стояла та девочка из окна, что напротив санчасти, та самая Кристина, с которой я так увлечённо играл в солнечные зайчики. Теперь она выглядела совсем как девушка Гретхен – в национальной клетчатой юбочке и ослепительно белой блузке. На шее у неё, на манер наших пионеров, был повязан галстук, но только голубого цвета.

Мой товарищ – помор, механик-водитель ракетной установки, разжалованный в рядовые старший сержант Витя Мосол – так и застыл с недоумением на рябоватом лице архангельского мужика.

Вот будет в казарме разговоров по моему поводу! Вроде и морда, как валяный сапог, а, поди ж ты, немчуре понравился. В особый отдел надо настучать, вот так – тук-тук!

Кристина: «Ком, ком!» – иди, мол, чего упираешься? – потянула меня за рукав под лестничный пролёт, в полумрак, где нас никто не увидит. Я оглянулся. Витя, разведя пьяно руками, сразу же подался к буфету налаживать «фройндшафт» с барменом, другим до меня не было никакого дела. Потихоньку-полегоньку, бочком-бочком, мои товарищи, поднабрав в буфете смелости, уже неуклюже топтали дубовый паркет в бывшей гостиной какого-то барона пудовыми сапогами Советского солдата.

Получалось – «Дойч-руссиш-культуриш». Гибрид «Семёновны» с «рок-эн-ролом».

Я всегда был индифферентен, если так можно выразиться, к танцам ввиду своей неловкости и мешковатости, и теперь был рад, что не придётся отдавливать своей неожиданной знакомой маленьких ножек, упакованных в белые туфельки.

Кристина потянула меня за руку, и я с готовностью нырнул в гулкое пространство под лестницей. Оттуда сквозь витиеватый орнамент чугунной решётки хорошо просматривался зал, и в случае прихода отцов-командиров с командой «Туши свет и выходи строиться!» я буду наготове.