Ольга - Бернхард Шлинк

– Вы знаете, как выглядела Ольга Ринке?

Мы прошли в мой кабинет, и я показал Адельгейде фотографию. Она долго смотрела на нее, потом и на остальные, висевшие по стенам.

– Ваша жена? И ваши дети? А это кто?

Я показал фотографии жены, детей, родителей, сестер и брата, затем друзей и подруг, а также черного кота с белыми лапками, которого мы подарили дочери на день рождения, когда ей исполнилось двенадцать, и который прожил у нас семнадцать лет.

– Давайте же ужинать! – предложил я. – Мой рассказ будет недолгим, обо всем можно рассказать и за столом.

Начал я с Айка, с того, что о нем знал: родители, отъезд из крестьянской усадьбы сначала в Тильзит и Берлин, затем в Италию, далее он вступил в НСДАП и в СС; я рассказал и о том, какую роль играла в его жизни Ольга, и о том, что он приезжал к ней. Адельгейда попросила рассказать об Ольге и Герберте, об их детстве, их любви, о его колониальных и арктических грезах, об экспедиции на Северо-Восточную Землю, о письмах Ольги, которые она посылала до востребования. Наконец она попросила рассказать, как мы с Ольгой познакомились и подружились.

Я рассказывал – за первым блюдом, вторым и десертом. Под конец извинился за то, что так долго говорил.

– Да нет же, это я все время задавала вам вопросы! – Она передвигала туда-сюда по столу свой бокал. – Отец – член нацистской партии и СС. Лучше бы этого не было! Но что-то подобное я предполагала. Вполне в его духе. А вот то, что вы рассказали о нем и Ольге… Не понимаю! Она его любила, она о нем заботилась, – почему же я решила, что отец врал, что он долго жил у нее? У них были контакты после войны, о которых мы не знаем? Почему они это скрывали?

– Не знаю. – Я отнес в кухню лишнюю посуду. Когда я вернулся, она все так же задумчиво передвигала по столу свой бокал. – А что говорила ваша матушка? – спросил я.

– Моя мать? – Она встрепенулась. – Мать никогда не упоминала об Ольге. Об отце, пока тот был в плену, говорила редко и мало, а потом и вообще очень редко и только с ненавистью. Незадолго до его смерти она впала в старческое слабоумие. Ей надо было бросить его, и чем раньше, тем лучше. Она работала медсестрой и не нуждалась, обошлась бы и без его денег. Но развод – об этом и речи не было.

Адельгейда встала, посмотрела в окно, за которым была уже ночь, прошлась по комнате, скользя взглядом по книгам и дискам на полках, и задержалась на портрете Руссо – в меховой шапке и кафтане, копия с гравюры конца восемнадцатого века.

– У них произошел разрыв? Почему? – спросила она.

– Не спрашивайте об этом меня. В разрывах я ровно ничего не понимаю.

– Да что ж тут понимать? Если вместе уже не получается, значит не получается, и люди расстаются.

– Да. Вы ведь сказали, что вы в разводе?

Она сама ответила на вопрос, который я не решился задать:

– Он художник. Может быть, гениальный, не знаю. Сначала мне нравилась его одержимость. Но его не волновало ничто на свете, кроме его живописи, а мне надо было зарабатывать деньги, растить Яну и вести дом, старую крестьянскую усадьбу на краю Тевтобургского леса, которую муж получил в наследство, дом разрушался. Через несколько лет я не выдержала. И не могла уже выносить его, это самовлюбленное дитя, годами старше Яны, но куда труднее. Разрыв с ним я не переживала тяжело.

– Я вот не могу жить с кем-то в разрыве. Я поддерживаю контакты со всеми, с кем был связан в моей жизни, и хоть порой и потряхивало наш брак на ухабах, а о разводе я никогда не думал.

– А как Ольга переносила разрывы с людьми? Тяжело? Легко?

– Не знаю. Я думал, что знал ее. Однако я даже о ее ночных прогулках не подозревал, до самого конца. Я, конечно, знал, что она опекала Айка, но понятия не имел, что он прожил у нее несколько лет. Наверное, это было в те годы, когда деревню, где жили его родители, оккупировали французы или литовцы и он уехал в Тильзит, учиться в гимназии. В наших отношениях с Ольгой никогда не случалось разрывов, и я думал, что Ольга отличается постоянством, как и я сам. Но видимо, она такой не была.

Она кивнула. Она-то по опыту знала, что другие люди не такие, как мы думаем.

– Благодарю вас за этот вечер, и за ужин, и за все, что вы мне рассказали. Завтра с утра я еду на выставку и конкурс садоводов. Нужно. Тогда я смогу списать с налоговой базы расходы на эту поездку. Не хотите составить мне компанию?

Мы договорились, что в девять утра я приеду за ней на машине. Потом я проводил ее в пансион – он был через два квартала от меня.

Когда я встречаю таких уверенных и решительных людей, как Адельгейда, да еще когда оказывается, что они легко привязываются и легко расстаются, я вовсе не спешу с ними сблизиться – понятно же, что они меня бросят. Но за время поездки в Шварцвальд мы ближе познакомились, каждый рассказывал о себе, словно и в самом деле хотел раскрыться другому, мы перешли на «ты», а если мы умолкали, то молчание не было нам в тягость.

Бургомистр использовал конкурс садоводов для того, чтобы вернуть былой блеск городу, некогда видавшему лучшие времена, но потерявшему промышленные предприятия и состоятельных жителей; был восстановлен парк вокруг останков старинного замка, проложено новое русло для небольшой речки, прежде спрятанной за каменными стенами, и благоустроена прогулочная набережная. Горожане откликнулись, выставили на свои окна ящики с цветами, обещавшими к лету сделаться великолепным украшением города, иные дома сверкали на солнце свежей покраской или штукатуркой. В тенистых уголках темнели серые пятна последнего снега. Адельгейда захватила с собой камеру и фотографировала.

«Зимние заботы садоводов» – так она собиралась озаглавить свою статью для журнала «Парк и сад». Она договорилась об интервью с бургомистром, с директором выставки и с редактором местной газеты, я, сопровождая ее, видел, как хорошо она делает свое дело. Она отлично подготовилась и держалась приветливо, но умела и настойчивость проявить, когда пошли уклончивые ответы насчет дороговизны проектов и обременительных долгов. Бургомистр взял с нас обещание прийти на ужин в ресторан «Золотой лебедь», где по случаю выставки были назначены новый директор и шеф-повар, так что в кулинарно-гастрономическом плане город также ожидало сплошное процветание.

В обратный путь мы тронулись позже, чем рассчитывали. С утра было почти по-летнему тепло, как и накануне. Но после полудня погода резко изменилась, похолодало, синеву неба скрыли серые тучи. Когда мы вышли из «Золотого лебедя» и в ночной темноте направились к машине, с неба падали редкие снежинки.

Я взял хорошую скорость, так как в снегопад лучше ехать по автотрассе, чем по местным дорогам, я думал, что успею выбраться на трассу, пока снег не повалил гуще. Но вскоре он повалил так, что стеклоочистители едва справлялись, я поневоле должен был снизить скорость. Видимости никакой. Белая дорога, белые отбойники и белая обочина слились, лучи от фар упирались в снежную круговерть, встречные машины выскакивали перед капотом моей чуть ли не в последнюю минуту. Колеса проворачивались, машину заносило, но я как-то выруливал. Мы увидели съехавшую в кювет машину, водитель махнул, мол, проезжайте, не останавливайтесь, да мы, если бы остановились, потом не смогли бы тронуться, так как дорога шла в гору.