Гори, венчальная свеча! - Елена Арсеньева

Теперь, в сентябре, оно было уже позабыто прежнимихозяевами: птенцы выросли. Но пролетавшая мимо скопа отчего-то раздражена былавидом парнишки, лезущего на дерево. Быстро изменив направление полета, онаскользнула меж ветвей и резко тюкнула мальца в макушку. Парнишка испустилсдавленный вопль и не спустился, а свалился вниз, так что непременно упал быназемь, когда б подоспевшая Лиза не подхватила его.

Парнишка был худенький и вовсе легкий. Он скорчился наЛизиных руках, обхватив ее за шею так крепко, что стало трудно дышать. Онапопыталась повернуть голову, но мальчик не разжимал пальцев.

– Эй! – Лиза дунула в белобрысую макушку. Льняные волосенкиразлетелись, открывая розовую кожу. Потом мальчик чуть повернул голову, и Лизаувидела румяные щеки и светлые сомкнутые ресницы.

– Эй! – вновь позвала она.

Ресницы взлетели. Синий глаз спокойно, без тени страха,уставился на Лизу.

– Я уже умер? – спросил малец тоненьким голоском, оченьчетко выговаривая русские слова.

Лизе стало смешно, и она так фыркнула, не сдержавшись, чтомальчишка сердито поежился, не делая, однако, попытки вырваться.

– А что, совсем старый стал, коли помирать собрался? –нарочито печальным, старушечьим голосом спросила Лиза.

– Меня же скопа клюнула, – пояснил мальчик, повернув головутак, что Лиза увидела крошечный кровоподтек возле затылка.

– Ну, с такой раной ты еще сто лет проживешь! – усмехнуласьона.

– Нет. Скопа ядовитей любой змеи! – изрек мальчуган и совздохом закрыл глаза. – Все. Помираю.

«Какая чушь! – хотела воскликнуть Лиза. – Кто тебе наплелтаких басен? Сроду не была скопа ядовитой!..»

Но, заглянув в круглые, незамутненно-спокойные синие глаза,она притихла. Словно бы синие озерки сияли перед ней, и никак нельзя былоомрачить их мутью злой насмешки.

– Да, – шепнула она в теплые белые волосы, еще крепчеприжимая к себе малого. – Но ты не бойся. Один старый знахарь, который живет вмордовских лесах, поведал мне страшную тайну. Есть такая трава – зверобой.Слыхал?

– Нет, не слыхал, – ответил малыш точь-в-точь таким жетаинственным шепотом. – А какие у нее цветочки?

– Цветочки у нее желтенькие, – ответила Лиза. – Такиезолотые звездочки. В них-то и кроется вся сила. Зверо-бой, понимаешь? То есть увсякого злого зверя или злой птицы эта трава силу отнимает. Сейчас помажу тебеголовку ее соком, и яд исчезнет. И ты не умрешь, а будешь жить долго-долго! Досамой старости!

Она отнесла мальчишку к себе в домик, по пути отломивветочку зверобоя, обмыла рану теплой водой и, шепча что-то как можно болееневнятно, потерла головку мальчишки травяным соком.

– Ты в гнездо зачем полез, а? – спросила она наконец.

Он сразу оживился:

– Я еще весной туда лазил. Там лежало пять яиц. А птенцоввывелось только четыре, я видел: вылетало четыре птички. Что ж, один там до сихпор в яйце спит? Я хотел его домой забрать: вдруг бы он у меня вывелся? Я быего выучил, как беркутов учат, и он бы на врагов нападал.

– Какие же у тебя враги? – Лиза осторожно дула на ранку.

– Ну, говорят, калмыки иногда шалят в степи, татары… Всякоеможет случиться! – отвечал он так серьезно, что Лизе опять стало смешно; и она,чтобы не обидеть его, еще крепче прижала к себе беловолосую голову.

Мальчишка пригрелся на ее коленях, сидел тихо, чутьпосапывая, а она все дула, дула на розовую ранку, бормоча:

– У кошки боли, у собаки боли, у нашего дитятки не боли. Уптички боли, у рыбки боли, у нашего дитятки не боли. У мушки боли, у кузнечикаболи… Тебя как зовут-то?

– Алекс, – сонно, чуть внятно пробормотал мальчишка, и Лизане сразу смогла продолжить, потому что помешал подкативший к горлу комок.

– У дерева боли, у травки боли, у нашего Алекса не боли. Уводички боли, у цветочка боли, у нашего Алешеньки не боли. У нашего Алешенькине боли…

После встречи с Алексом отношение ее к населению Сарепа да ико всей немецкой нации чуть смягчилось. Однако все же она отчаянно скучала вселении, да что поделаешь…

* * *

Лиза проснулась, с трудом разомкнув вспухшие веки. Ей,кажется, снился седой беркут, которого она видела на базаре. И хищная птица еепреследовала. Кто-то грубо тряс ее за плечо.

Это была Марта, самая из реформаторских девиц старшая исамая неприязненная к гостье. Одетая в ночную кофту и чепец, из-под котороговисели жидкие коски, Марта наклонилась над девушкой, и в блеклом светезанимающегося предрассветья Лиза увидела, что ее водянистые глаза полны непрезрительной учтивости, как обычно, а ярой ненависти. Это искреннее проявлениечеловеческих чувств у всегда невозмутимой Марты так изумило Лизу, что даже сону нее пропал.

– Что такое? Что случилось?

– Надевай свой юпка, – сурово произнесла Марта. – Иди задвер. Готлиб ждет там.

Лиза соскочила с жесткой постели, торопливо плеснула в лицои на шею воды из глиняного таза, натянула все ту же Татьянину юбку, накинула ееплаток и, раздирая гребнем гриву своих пышных волос, вышла за дверь, вновьизумившись, чем она так прогневила Марту, что даже ноздри у нее раздувались.

– Что такое? – шепотом, боясь разбудить кого-нибудь,спросила она у Готлиба, стоящего на крыльце. Тот, схватив ее за локотьхолодными, сухощавыми пальцами, торопливо пошел к воротам, таща Лизу за собою.Она вырвала руку, гневно сверкнув глазами, и пошла рядом, часто дыша.

Все селение Сареп было обнесено земляным валом чуть вышечеловеческого роста. Сие укрепление имело бойницы для ружей, и даже пушкастояла на небольшой площадке. Сюда-то и шел Готлиб, а за ним поспешала Лиза. Ивдруг она с изумлением увидела, что кругом полно народу, как если бы всемужчины селения собрались здесь.

Она увидела и Леонтия. Он что-то торопливо говорилчернобородому плотному мужчине. Кажется, это был глава сарепского сообщества,его называли «престатель», но Лиза не знала, что сие означает, да и видела онаего прежде всего лишь раз, когда Готлиб впервые привел их с Леонтием в Сареп.Престатель был невысок ростом, и долговязый Леонтий склонялся пред ним,униженно пытаясь заглянуть в лицо, а тот, не поднимая глаз, стоял снепроницаемым видом.