Простодурсен Лето и кое-что еще - Руне Белсвик

Пронырсен любит трудиться. Он любит прийти с утра пораньше в лес с топором в руках и сказать огромному дереву так:

– Привет, великан. Сегодня твоя очередь.

И срубить это огромное дерево.

Зачастую рубить приходится долго-долго. Иногда четыре дня уходят на одно дерево. Но для Пронырсена эти четыре дня – радость. И победа всегда остаётся за ним. В конце концов дерево падает. Пронырсен стёсывает с него ветви. Потом распиливает его на удобные чурки. Перетаскивает чурки к своему дому и здесь уже пилит на чурбачки своего любимого размера. Затем колет их топором. И получаются дрова.

Сырые свежие дрова Пронырсен относит в нору на просушку. Пока дрова сохнут, от них идёт добрый смолистый дух. Лучше дров вообще ничего пока не придумали, в них всё прекрасно. Они лежат красивыми поленницами и как будто говорят: полюбуйтесь, какой Пронырсен великолепный мастер дровяного дела!

«Много у меня дров, – частенько думает Пронырсен. – Очень много. Надо ещё нарубить».

Вот только жечь свои дрова он не любит. Сил нет смотреть, как твои труды вылетают в трубу. Пронырсен не готов истопить даже щепочку. В лютые зимние холода, когда нельзя выйти в лес, он клацает зубами от холода у себя в норе и разговаривает со своими дровами.

– Ну и холодрыга сегодня, – говорит Пронырсен дровам, – даже работать не пойдёшь. Зато можно вас экономить, сидя с вами дома. По всей стране пахнет печным дымом. Транжиры жгут дрова. А я не транжира, я печь топить не буду. Я буду свои дорогие дрова экономить.

Он любит беречь дрова. Но ещё больше любит их рубить. Во-первых, настоящая тяжёлая работа. Во-вторых, согреваешься. В-третьих, любо-дорого смотреть, как поленницы поднимаются выше и выше. «Не жечь дров – это просто не приносить вреда, – думает Пронырсен, – а заготавливать их – приносить пользу».

Сейчас лето. Все жители Приречной страны собрались в отпуск. Их коврижками не корми – дай потранжирить. Зимой они пускают на ветер дрова, летом – время.

Куда разумнее было бы остаться и наготовить дров на зиму. Или сделать плотину на реке. Или привести в порядок свои дома. Сдобсену это бы точно не помешало. Если его дом срочно не подновить, то приводить в порядок будет уже нечего. У него и так не дом, а недоразумение: навалили щепок да приставили грязное окно – вот и всё жилище.

Однажды соседи всё же изловчились и уговорили Пронырсена повалять дурака вместе с ними. Это случилось прошлой зимой. Им вынь да положь надо было провести свой дурацкий марципановый пир в его норе. Заявились к нему всей толпой. То-сё, и он сам не заметил, как растопил печь. Пятнадцати поленьев как не бывало. Пятнадцати! Вот во что обошлось ему их дуракаваляние. А выгони он гостей сразу, было бы у него сейчас на пятнадцать поленьев больше.

Сколько у него дров, Пронырсен не знал. Слишком много времени надо было убить, чтоб дрова пересчитать. Но их точно на пятнадцать меньше, чем было бы без праздника.

Потеря пятнадцати поленьев заставила его пойти с топором в лес в ужасно холодный день, когда самое время сидеть дома и экономить дрова. Он срубил пять берёз и один стоерос и наколол из них двести шестьдесят полешек. А если б не эта марципановая гулянка, было бы их на полтора десятка больше.

Иногда Пронырсену казалось, что наверстать потраченные полешки очень легко. Достаточно просто каждый день прилежно трудиться и делать чуть больше, чем можешь.

И он стал работать больше, чем мог, но тоска по тем пятнадцати полешкам не проходила.

– Да это курам на смех! – говорил он своему топору. – Какие-то жалкие полтора десятка поленьев. Да такому парню, как я, это раз плюнуть! Да я их вообще не замечу! Вон у меня сколько дров – гора!

Такие слова надолго улучшали Пронырсену настроение. Он чувствовал себя богатым, довольным, работящим и на славу попотевшим во славу дров. Но то и дело посреди этого благолепия, когда он, например, сноровисто тащил к норе насаженную на лезвие чурку удобного размера, в его собственную голову приходила нахальная мысль и нагло спрашивала: «А зачем тебе так много дров?»

Поначалу он смеялся над ней.

– Три ха-ха! «Так много дров»! Ага, много дров! Ха-ха! Я сложу их в свою поленницу, три ха-ха!

Но оказалось, что эта противная мысль убивает хорошее настроение напрочь. У Пронырсена прямо руки опускались. Встанет, бывало, топор опустит, дышит тяжело и думает: «Разве у меня много дров?! Да это кот наплакал. Сразу видно, что пятнадцати полешек не хватает!»

Мука, одним словом.

Пронырсен ради дров помучиться никогда не боялся. Но тут всё оказалось мучительно.

Пятнадцать полешек, так глупо погоревшие из-за праздника, пропали навек. «Не смогу я наверстать их», – горестно и безнадёжно думал Пронырсен.

Дома у него стоял мешок чёрствого хлеба от Ковригсена. «Сейчас дров наколю, щепок нащеплю и поем самых мягких сухариков с самой свежей речной водой, – вдруг подумал Пронырсен. – Что за сумасбродство? – тут же строго одёрнул он сам себя. – А на что будут похожи чёрствые сухари, когда до них очередь дойдёт? Счастье, что я Пронырсен, – думал Пронырсен. – Кто бы ещё смог держать в узде эти дикие наглые мысли? Да никто!»

Он нащепал щепок и договорился с собой поесть засохшего хлеба с самого дна мешка. Наверняка самый свежий лежит сверху, а сохлый – снизу. Как иначе?

Но на самом дне лежал вообще не хлеб, а пакет с расплющенным летним кренделем и бумажкой. На бумажке были буквы. Они выглядели вот так:

Крендель был сладкий и сдобный. Хорошо пропёкшийся. Не горелый. Не надкусанный. Не обломанный. Не засохший. Целый. Свежий. Вкусный.

Пронырсен глотал кусочек за кусочком. Мысли в голове посвежели и пришли в спокойный порядок. Чистая речка мирно струила свежесть. Яркое солнце пропиталось ею. Воздух надышался ею. Лёгкий ветерок развеял свежесть по всей Приречной стране. «Ай да пекарь, – думал Пронырсен. – Знает своё ремесло. Щепотка того, ложечка другого… Он мастер не только сухарей, у него и крендели отличные. Ишь ты, этот даже лишним остался. В багаж не поместился. Или сил не было его тащить. А Пронырсену сил не занимать, это наш пекарь знает. Но почему он положил крендель на дно вместе с самым старым хлебом? Чтобы я нашёл его уже заплесневевшим? И это был бы мне отпускной привет от пекаря? Испорченный крендель?» Пронырсен выплюнул недожёванный кусок, самую корку. Крендель потерял всякий вкус. К тому же Пронырсен объелся. Последний раз он наел себе такое пузо зимой. На том самом празднике, где сожгли пятнадцать поленьев.

И уже в следующую секунду эти пятнадцать страдальцев стучали в сердце Пронырсена и вопили: «Нас сожгли! Нас больше нет!»

Пронырсен вскочил на ноги и схватил топор. Скорей, скорей рубить новые дрова! Некогда ему думать об издёвках пекаря, который к тому же взял и уехал в отпуск.