Дни знамений - Катарина Керр

– Спасибо, но я не смогу. У нас после заката представление начинается.

– А, так ты – из той компании, что приехала с Главного острова?

– Да, я хожу по канату. Вернее, прежде ходила… – Она остановилась, чтобы не излить всю накопившуюся горечь перед этой сочувствующей, хоть и не бесплатно, слушательницей. – Я теперь жонглирую.

Марха поспешила уйти и постаралась забыть о гадании, но недобрые предчувствия окутали ее, словно мокрый плащ. Казалось, ничто уже в ее жизни не пойдет по-доброму, даже посещение гадалки обернулось к худшему.

Хотя Лувила и считалась столицей Зама Манай, самого южного из островов Ористинского архипелага, жило в ней от силы двадцать тысяч человек, и на большие доходы бродячей труппе акробатов рассчитывать не приходилось. Марха не понимала, зачем отец привез их сюда, но в последнее время он вообще делал много бессмысленных вещей. Мархе не удавалось отделаться от постоянного чувства страха, ее обдавало холодом от разных мыслей, в которых она сама себе не хотела признаваться. Но он ведь обещал, что больше не будет, – твердила она.

Усилием воли она заставила себя отвлечься от грустных воспоминаний. В конце концов, ее послали в город по более важному делу, чем визит к гадалке. Она купила себе кусок жареного на вертеле окорока и пошла дальше, откусывая сочное мясо и присматриваясь к другим артистам, выступающим на ярмарке. Единственные жонглеры, которых она встретила, были неуклюжи; канатоходцев не было совсем. Хотя она увидела нескольких акробатов, им было далеко до тех сложнейших номеров, которые показывали ее товарищи по труппе. Одиночки по большей части были просто музыкантами. В общем и целом, наилучшее представление из увиденных ею давали дрессировщики с обезьянками и собаками.

Остановившись, чтобы купить себе кусок сахарного пирожного, она обратила внимание на небольшую толпу, собравшуюся поодаль, в тени большого платана. Продавщица сластей ткнула в ту сторону пальцем, белым и липким от сиропа:

– Если там выступает приезжий варвар, советую взглянуть. Вообще-то он сумасшедший, но умеет-таки показывать штуки!

Марха пошла дальше, озабоченная лишь пирожным, поскольку его сложно было съесть, не перепачкав все лицо сахарной пудрой. Она нашла свободное местечко неподалеку от фокусника, но поначалу смогла только рассмотреть взвивающиеся в воздух цветные шарфы да расслышать голос, свивающий в безостановочный поток дешевые шутки и совершенные нелепицы, – голос удивительно музыкальный и без какого-либо чужеземного призвука. Девушка решила, что образ варвара – не более чем актерская уловка, и попыталась пробиться поближе.

При первом же взгляде она ошеломленно застыла: в жизни еще не видела она человека с такой белой, бледной кожей – казалось, будто его отбеливали, как полотно, смоченное лимонным соком и оставленное на летнем солнцепеке. Кожа была чуть розоватая, а волосы, тонкие и мягкие как шелковая пряжа, – серебристые, как лунные лучи, с еле заметным оттенком золотистого, в странном несоответствии с серыми, как сталь, глазами. На нем была необычного покроя туника, с широкими длинными рукавами, собранная в складки на плечах, подпоясанная; снизу – мешковатые синие штаны. По одежде судя, он и впрямь был одним из тех легендарных варваров, что населяют дикие королевства где-то на севере! Мархе пришлось несколько минут приходить в себя от его внешности, и лишь тогда она смогла оценить его ловкость.

Ловкость его была воистину удивительна. В длинных гибких руках шелковые шарфы, казалось, оживали, со свистом взлетали в воздух, парили, падали вниз, вились кругами, сплетались и расплетались, пока он изливал на зрителей поток шуток и обрывков песен. Наблюдая за ним, Марха с горечью поняла, что ничего еще не знает об искусстве жонглирования, и как неловка будет она, когда настанет ее час выступать.

Когда он сделал паузу и многозначительно поглядел на публику, к ногам его дождем полетели монеты. Смеясь и кланяясь, он затолкал шарфы в рукава, присел, чтобы подобрать монеты, и стал подбрасывать их вверх так, что они одна за другой облетали вокруг его головы и исчезали в складках туники.

– Великий Криселло доволен! – объявил он. – Позвольте же ему потешить ваши благородные души своими простенькими фокусами еще немного!

Когда он поклонился еще раз, три яйца появились словно бы ниоткуда и оказались в его руках. Прежде чем приступить к следующей части программы, он случайно взглянул в сторону Мархи. Глаза его широко раскрылись, лицо просияло чистым удовольствием; но тут же он стер улыбку и сосредоточился на представлении. Марха пришла в полнейшее изумление. Она знала, что привлекательна, но никогда еще мужчины не глядели на нее таким образом: словно даже беглый взгляд приносил беспредельное счастье. Тут же она спохватилась, что у нее все лицо в сахарной пудре. Отчаянно покраснев, она протолкалась сквозь толпу и умчалась прочь от великого Криселло и его улыбок.

Добежав до одного из городских фонтанов, она смыла сахар с лица и отправилась в караван-сарай, расположенный на окраине. Четыре шатра и два фургона цирковой труппы располагались кружком среди пальмовой рощицы ближе к краю площадки, отведенной под ночевку. Им лучше было держаться на расстоянии от других постояльцев, всегда готовых объявить бродячих циркачей в воровстве. Пятеро акробатов упражнялись за шатрами, их старшой, Винто, наблюдал и комментировал. Посередине между шатрами горел костер. Орима, мачеха Мархи, с двумя другими женщинами, Делией и Киттой, готовили тушеные овощи с приправами в котле, подвешенном над огнем, и раскладывали нарезанный тонкими ломтями хлеб на большой железной решетке. Когда Марха подошла ближе, они умолкли.

– Что случилось, Рими?

– Ничего. Что тебе вздумалось спрашивать?

Мархе очень хотелось затеять ссору, но она не решалась. Темные глаза Оримы сузились. В наступившей тишине Марха могла слышать, как неподалеку море мерно бьет о берег и люди напевают монотонные рабочие песни.

– Где отец?

– Спит, – нахмурившись, мачеха заглянула в котелок. – Отдыхает перед вечерним представлением.

Прежде чем Марха успела спросить что-то еще, Китта подошла к ней сзади, схватила за локоть и потащила прочь от костра. Спорить с великаншей Киттой, по силе равной двум средним мужчинам, было напрасной тратой времени.

– Если желаешь научиться бросать зажженный факел, – твердо сказала она, – приступай к упражнениям немедленно!

Они дошли до берегового обрыва и постояли немного, следя за тем, как волны поднимаются все выше и выше, накатывая на галечный пляж. Далеко на горизонте море упиралось в небо по линии, тонкой и ровной, словно натянутая проволока – гладкая равнина, не прерываемая никакой сушей. Если заплыть достаточно далеко на юг, рассказывали Мархе, то увидишь, как море громадным водопадом изливается в раскаленные недра подземного мира, закипает, и оттого вода облаками пара поднимается к небу, откуда проливается дождем, и круговорот продолжается.

– Кажется, ты вовсе не хотела сейчас давать мне уроки, – сказала наконец Марха.