Удар змеи - Александр Прозоров

— Выкупай, русский, — презрительно усмехнулся янычар и бросил подорожную к ногам князя. — Татары новых наловят.

Андрей задавил в себе гнев, наклонился за грамотой. Рядом громко щелкнул языком Никита, посылая лошадь вперед. Стража расступилась, пропуская путников, и никто из янычар даже не заикнулся о дорожном сборе. Зверев напоминать не стал, быстрым шагом пошел вперед. Первые ворота, межвратная ловушка, вторые… Глаза отметили на стенах свежие глубокие выщерблины от попаданий картечи, и настроение немного улучшилось: «В прошлый раз с боем здесь прошли, и еще раз прорвемся. Сабля рассудит, кому и кого вскорости из полона выкупать придется».

Дорога проползла вдоль крепости, вопреки обычаю не седлающей ворота, а приткнувшейся рядом ними, миновала крытый каменный колодец, видимо предназначенный для путников, и неожиданно раздвоилась. Основной широкий тракт ровной струной разрезал степь точно на юг, менее накатанный путь отворачивал влево, на восток.

— Интересно, — пригладил бородку Зверев. — А эта дорога куда тянется? Если дорога есть, то, верно, и селение имеется, к которому она ведет?

— Нам-то какая разница, княже? — не понял Никита.

— Коли к хану ехать, то никакой, — тихо, себе под нос согласился князь. — Но если набег планировать, то про все поселки надобно вызнать заранее. — И громко приказал: — Поворачивай!

Отъехав на полверсты, он приказал оседлать коней, а еще через две — увидел впереди мертвую деревню. Многие и многие десятки бараков с глиняными стенами и камышовыми крышами тянулись по степи. Усыпанные снегом, тихие. Ни единого следа в сугробах вокруг, ни человека, ни звука. И тем не менее накатанный многими десятками возков след вел именно сюда, в сгущающиеся сумерки.

Андрей на всякий случай спешился, ускорил шаг. Бараки, бараки, бараки… Колея вышла на широкую площадь, описала петлю перед большой хаткой с трубой и слабо светящимися розовыми окнами. У коновязи перетаптывались два оседланных коня.

— Есть кто живой? — громко поинтересовался Зверев и вскинул руку, пристраивая грузик в привычное место, к сгибу локтя. — Человек ли, нежить — доброго здравия хозяину.

Холопы начали креститься и проверять ножи. В доме кашлянули, что-то заскрипело, дверь резко распахнулась:

— Это ты, Вородед?! Сейчас плетей выпишу, узнаешь, как уроки исполнять потребно!

— Обознался ты, мил человек, приезжие мы. Не Вородеды.

В проеме двери был виден пол, несколько игральных костей на ковре, медный кувшин.

— Торговец? Чего так поздно? — Местный обитатель запахнул халат, вышел вперед, прищурился. Это был довольно молодой татарин с длинными тонкими усиками, идущими по верхней губе и падающими вниз почти до самого ворота. На ногах были войлочные туфли, на которые ниспадали штанины широких бархатных шаровар. Халат же был коричневым, засаленным. Шапка тоже не первой свежести, на вид — скроенная кое-как из дохлого суслика.

— Заплутал. Места незнакомые. Первый раз. — Андрей отвечал как можно короче, чтобы не ляпнуть чего-нибудь неуместного.

— Тракт, что ли, засыпало? На снегу среди дня не разглядеть? — рассмеялся татарин. — Знаю я вас, бездельников. Тебе сколько соли надобно? Мешок, два? Десять?

— Два. — Теперь Андрей понял, о чем нужно говорить с местными. — Не отсырела?

— Какая есть, — широко зевнул татарин. — Постой, свет возьму. Пять акчи готовь.

Он нырнул обратно в дом, вернулся с потрескивающим, обмотанным паклей факелом, горевшим с резким запахом прогорклого жира.

— У меня акчи нет, — предупредил князь. — Пять алтын дать могу.

— Новгородские? — проявил неплохую осведомленность в русских финансах крымчак.

— Московские.

— Тогда двадцать, — выжидающе остановился татарин.

— Двадцать и ночлег, — ответил Андрей. — Темнеет уже. Куда ехать в такое время?

— Давай серебро… — Пересчитав монеты и проверив две из них на язык, татарин провел путников к одному из бараков, отомкнул крупный висячий замок, вскинул факел: — Выбирай, какие нравятся.

Зверев кивнул холопам — те нырнули внутрь и вскоре вышли, тяжело, по двое выволакивая влажные мешки, ухнули их на первые сани поверх сена.

— Накрой чем есть, — посоветовал татарин, запирая склад. — Снег пойдет — внутрь просочится. Половина соли по пути вытечет. Не любит она зимы. Лето любит, солнце.

— Так ты на постой меня определишь? — поинтересовался Зверев.

— Это сейчас… — вернувшись к хате, татарин подобрал палку, с размаху постучал ею по столбу. Тот загудел, словно внутри был пустой. — Как Вородед придет, скажи, я велел в дом какой пустить до утра. Он укажет.

Крымчак позвенел серебром в мошне и скрылся в теплом светлом жилище. На улице же сгустилась настоящая ночь. Если бы не полумесяц в окружении сверкающих звезд — прямо хоть ложись где стоишь и жди рассвета.

— Небо ясное, — заметил Никита. — Мыслю, подморозит ночью.

— Дык, сие и есть мороз здешний, добры молодцы, — ответили ему из темноты. — Вы, никак, первый раз в Крыму?

— Зимой впервые, — прищуриваясь, ответил Андрей. — А ты, часом, не Вородед?

— Как есть он, — показался из-за дома низкий лохматый мужичок в вывернутом наизнанку тулупе. Если не приглядываться — натурально барашек с задранной головой.

— Татарин здешний велел тебе на ночлег нас определить.

— А-а, вот оно… Ну так пошли, покажу дом удобный. — Невольник выпрямился и скрючился снова, побрел с площади. — Тут не смотрите, тут соль накидана, дабы не сырела под небом.

— Странное у вас тут место, Вородед, — нагнал его князь. — Домов много, обитателей никого.

— Так сие ведь копи, добрый молодец. Летом рабы из озер здешних кашу соляную гребут, в кучи складывают. А как подсохнет, купцы товар берут. По зиме мерзнет все. Снег падает, вода со льдом, соль не сохнет. Так татары невольников на юг в горы угоняют, лес рубить. Кого в лиманы за камышом. Кто больной али слабый, того прямо тут режут, дабы зря всю зиму не кормить. Там, за иловой кучей, все костьми завалено, коли любопытно. А каковую соль по осени не забрали, тут татары в мешках по пустым баракам кладут и в тройную цену зимой продают. Им с того и прибыток, и за копями присмотр. Летом тут тыщ пять смердов копают, а ныне пятеро татар, да при них мы с Аленой. Я чиню, коли нужда такая бывает, сушняк готовлю, воду топлю, за скотиной смотрю. Она стряпает да для баловства татарского служит…

Он сказал это с обыденным безразличием, как если бы метлу пристроили подпирать скрипучую дверь.

— И давно ты здесь обитаешь? — излишне резко оборвал его Зверев.

— Давно уж не считаю. Помереть бы скорей, да Господь не прибирает, — так же безразлично ответил невольник. — Видать, грех какой-то не искупил.

— Коли так, верно, знаешь: тут окрест селения еще какие имеются?