Тайна президентского дворца - Эдуард Беляев

Внутри телеграфа находился обслуживающий персонал — 20 мужчин и 12 женщин. Их поместили в комнатах на третьем этаже здания. Сопротивления они не оказывали. С помощью афганских специалистов была отключена аппаратура, которая после подрыва «колодца», питаясь от движков, по-существу, и так не работала. Служащих накормили, успокоили и устроили на ночлег. Утром все они были отпущены по домам. Потерь с обеих сторон не было. И уже 29 декабря по согласованию со старшим советником по Министерству связи ДРА Юсуповым в здание телеграфа были допущены служащие и технический персонал, сразу же приступивший к уборке помещений и настройке аппаратуры. Обсыпавшейся штукатурки было много. Не меньше — и пустых консервных жестянок и оплавленных огарков свечей.

21 октября 1980 года отряд «Каскад-1», в котором находился Александр, попал в засаду, и капитан Пунтус погиб. Декабрьский налет Саша пережил. Благородный человек, пожалевший солдата неприятеля: из скудных запасов хлеб с ним преломил как знак отсутствия вражды, осветил свечой неуютное пристанище покоренного и обездоленного. Не ведал он, Пунтус, не гадал, что сам себе ставил тогда поминальную свечу — не признак света во тьме жизни, не знак озарения и живительной силы, но примету неверной жизни. Которую так же легко погасить, как дуновеньем загасить свечной язычок пламени — знак мимолетности нашего бытия.

Тот, направивший в него пулю, знай, в кого целился, нажал бы спусковой крючок? Добил бы выстрелом в упор, в лицо, в синь-глаза, в щеку запавшую, небритую, в скулу, налитую последним усилием воли, затвердевшую в превозмогании боли до немоты, до судорожного вздоха? Из стиха я беру эти слова о последнем движении оцепеневшего зрачка. Из строк, посвященных памяти Александра, написанных «по горячему следу» со слов его уцелевших боевых товарищей: «Он погиб, как в песне, что мы пели, /Раненый — его добить успели».

Не стало Саши Пунтуса. За ним уйдут и его товарищи: майор Владимир Кузьмин, капитан Юра Чечков, капитан Александр Гриболев, старшие лейтенанты Александр Петрунин и Анатолий Зотов. Все они, эти славные офицеры «Каскада», погибнут, как трафаретно напишут в письменном донесении, в ходе боевых действий.

По ком затеплились в ту давнюю ночь свечи? Судьбой было предрешено, уделом каждого стало. В ночи тогда свеча не гасла, и — хорошо, и замечательно-то как: ибо зажечь одну свечу лучше, чем расточать проклятия тьме.

Там, наверху, светят звезды, а внизу, на земле, светим мы — люди. И такие, как Александр Пунтус, не просто свет источают подвижничеством своим и самопожертвованием (мама, Елизавета Ивановна, хранит в Бресте две боевые награды сына — два ордена Боевого Красного Знамени). Такие, как он, несут озарение, освещают землю внутренним лучиком доброй надежды и пронзают теплотой, душевностью. Делают мир сияющим, оживленным, радостным…

«Мусульмане» брали танки — то есть захватывали их. Группа капитана Мурада Сахатова, снаряженная для этой задачи, состояла из двенадцати солдат и двух офицеров: он, командир, заместитель комбата, и Ашур Джамолов, начальник разведки батальона. Столько живой силы приходилось на два танка «Т-54», вкопанных в капониры и прикрывающих подступы к дворцу. Их охраняли двое часовых. Кроме того, в группу Сахатова входили четыре снайпера: от группы «Гром» — Дмитрий Волков и Павел Климов и два «зенитовца» — Владимир Цветков и Федор Ерохов. Их заботой были часовые, и чтобы тихо. Для этого рекомендовали воспользоваться пистолетами с глушителями. На случай, если обстановка не позволит приблизиться на верный пистолетный выстрел, тогда лупи, боец, наверняка из винтовки. (Не управились «ворошиловские стрелки» с Хафизуллой Амином в недавнем прошлом, предоставили им шанс поквитаться с его подданными, сарбозами, в ближайшую ночь.)

Параллельно с взятием танков проходила нейтрализация отдельного поста жандармерии. В Афганистане, помимо регулярной армии, имелся еще ряд военизированных формирований: в частности, жандармские войска (21 тысяча человек), которые находились в подчинении Министерства внутренних дел и, исходя из решаемых задач, делились на пограничные — охрана государственных границ — и внутренние — охрана различных государственных объектов и мест тюремного заключения.

Лейтенант Павел Климов повыдавал все секреты, вроде бы как поделился сокровенным: «Непосредственно перед операцией кто водки, кто валерьянки выпил, но все равно не помогало. Минут за двадцать до начала мы поехали на грузовой машине в направлении укрытых танков — нам ставилась задача захватить их. Кроме того, мы должны были ввести в заблуждение гвардейцев, обороняющих дворец, разыграв ситуацию, что якобы военнослужащие бригады охраны восстали и напали на них. Свой бронежилет я не стал надевать, потому что ни у солдат из „мусульманского“ батальона, ни у ребят из „Зенита“ их не было. Не мог же я быть в бронежилете, когда остальные были без них. Подъехали к посту жандармерии. По данным, там должно было находиться двое часовых, оказалось — четверо. Но отступать нельзя. Дима Волков и один из „зенитовцев“, помню, что звали Володей (Цветков. — Прим. авт.), вышли из машины и пошли в сторону поста, все остальные через задний борт „десантировались“ и тут же залегли, укрывшись за косогор. На посту неожиданно раздались выстрелы. Стрельбу услышали в казарме, которая располагалась невдалеке, и мы увидели выбегающих оттуда вооруженных людей. Они поднимались вверх в гору, на господствующую высоту. Еще несколько минут — и наша цепочка, растянувшаяся на снегу, перед ними как на ладони. Спецназовцы из ГРУ вступили в перестрелку, мы вдвоем с Федором Ероховым, развернувшись в другую сторону, приладились к оптике и открыли огонь по окнам дворца — словно наперегонки вдалбливали пулю за пулей. Стреляли по вспышкам, их немало погасло после нашей работы…

А рядом — жуткая трескотня автоматная. Наблюдаем — танки завелись, закоптили вокруг себя дымом. Только спросил Федю: „Думаешь, наши захватили?“, но ответа не услышал. Граната к нам прилетела и бахнула. Звук, от которого барабанные перепонки рвутся, следом пустота. Видимо, кто-то из афганцев подобрался на дистанцию броска и из-за косогора запустил гранату. Помню состояние оцепенения, когда не знаешь: жив ты или мертв? Граната разорвалась, наверное, в метре от наших ног. У соседа ранение в горло, у меня осколки пошли в ноги, руки, в грудь, живот. Голова гудит, ног-рук не чую. Сознание то уходило, то возвращалось. По плану операции с начала штурма к нам должны были подойти бронетранспортеры „мусульман“. Они и подошли. Подбежали солдаты, спрашивают: „Что у вас?“ Отвечаю: „Сосед ранен, меня контузило“. Но чувствую, руки уже какие-то чужие, не работают. Говорю солдату: „Оружие мое возьми“. Он взял винтовку, а бесшумный пистолет все вертел, удивленно разглядывал. И тут я потерял сознание».

Его донесут до машины, уложат. Павла будет бить сильнейший озноб (врачи скажут — потерял три литра крови). Общими усилиями и стараниями приспособятся — ноги уткнут в теплый воздуховод, а заледеневшие руки станет согревать своим дыханием сопровождавший его солдат. Всю дорогу будет сидеть рядом и дышать на руки. Нет имени этого славного парня из «мусульманского» батальона. Ни Павел Климов не знает, ни я вам не скажу. Климов пытался что-то разузнать — не достучался. И я делал попытки. Похвастаться нечем — знать, плохо мы оба искали. Обидно. Не знаю, почему, но так не должно быть — такое дыхание целый мир согревает.