Женщина, у которой выросли крылья (сборник) - Сесилия Ахерн

– Я же вам говорила: чтобы заявить о происшествии. Хотя я знаю, что это глупо.

– То есть это вы знаете.

– Да.

– Но если так, если вы знаете, что это глупо, то, следовательно, ваш здравый смысл при вас. В противном случае вы бы этого не понимали. – Она задумывается. – У вас было намерение уведомить власти, и вы этого добились.

– Ну да, вместо того чтобы пойти в полицейский участок.

– Моя дорогая, – нежно говорит он, – я не могу завести дело на основании ваших показаний. Я считаю, что ваш здравый смысл по-прежнему находится при вас. Его никто не похищал, и вы его не теряли. Просто вы используете его не так, как все, а по-своему. Вы надели халат, потому что знали, что вам будет холодно. Вы надели кроссовки, потому что в носках по улице не ходят, и вы пошли по шоссе в час пик, зная, что кто-нибудь вызовет полицию, а вам этого только и надо было, чтобы сообщить о преступлении. В результате вы добились своего, хотя метод, к которому вы для этого прибегли, весьма оригинален.

Она в задумчивости откинулась на спинку стула:

– Может быть, вы правы.

– Итак, я вас отпускаю, но с предупреждением: что бы вы ни делали, не подвергайте опасности свою жизнь или жизнь других людей.

Она кивает, опустив глаза, как нашкодивший ребенок.

– Ваш здравый смысл не линейный, – говорит Ла Вар, смягчаясь и отбрасывая начальственный тон, – не как у большинства людей, но это не значит, что у вас его нет, что его украли или вы его потеряли. Он ваш, и он уникален.

В ее глазах блестят слезы. Он вынимает из кармана пачку салфеток, достает одну и протягивает ей.

– Для вас сейчас тяжелое время. Проходя через испытания, люди начинают мыслить особым образом, но это не значит, что они сходят с ума.

– Вы очень толковый детектив, – улыбается она.

– Вот видите, раз вы это осознаете, то ваш здравый смысл при вас, никто его не похищал, – заключает довольный Ла Вар.

– Спасибо. – Она испускает долгий вздох облегчения и снова улыбается.

Ей доводилось слышать, что мужчины делают это – например, для костюмированных вечеринок. Некоторые для сексуального удовольствия или потому, что не вполне причисляют себя к мужскому полу. А иные – потому, что на самом деле они женщины, но рождены в мужском теле. Есть и такие, кто чувствует себя где-то посередине между мужским и женским полом – бисексуалы, имеющие как мужские, так и женские черты. Она знала об этом от женщин, мужья которых любят надевать их белье. Еще ей рассказывали про женщин, чьи сыновья стали дочерями и что у одной женщины муж раз в неделю выходит разлечься в качестве своего женского альтер-эго. Конечно, все это преподносили на грубом материальном уровне, а ей захотелось узнать глубже. Просто для себя.

Она точно была женщина, а не мужчина. Она родилась женщиной, чувствовала себя женщиной, одевалась как женщина, ощущала себя по-женски привлекательной в женской одежде, а еще более привлекательной совсем без одежды, голой. И все-таки.

У нее было неодолимое желание надевать обувь своего мужа.

Не какая-то минутная блажь, а постоянная, непреходящая потребность, настолько сильная, что это тревожило ее. Она понимала, что это постыдное, неприличное желание. И стоило ей это уяснить, как его обувь стала то и дело попадаться ей на глаза – лежащая там, где бросил хозяин. Обувь валялась по всему дому: грязные потные после пробежки кроссовки у двери, начищенные броги под столом в столовой, где он их скинул после долгого рабочего дня, клетчатые шлепанцы у кожаного дивана, на котором он лежал. Сунуть ноги в любую пару не составляло труда, даже у него на глазах. Даже в шутку походить так дома. Он бы не возражал, никто не сказал бы слова против. Но ей не хотелось в шутку, она хотела носить его обувь по-настоящему.

Для нее это было серьезное дело – причем глубоко личное, в котором она предпочла бы обойтись без посторонних. Ее страсть не была вызвана тем, что ей нравился стиль, материал, размер или форма его обуви. Нет, ей хотелось узнать, каково это – быть ее мужем. Буквально побывать в его шкуре.

Никогда еще собственные желания не вызывали у нее такого страха, смущения, отвращения к себе.

Впрочем, на практике улучить время оказалось непросто, чему она была даже рада. Так было легче прятаться от своей страсти. Они с мужем работали, у них были дети, надо было есть, спать – жить, одним словом. Дни были забиты под завязку, расписаны по часам, и уединиться удавалось разве что в туалете. Но подавляемая страсть становилась только сильнее. В ней копилась горячая мощная потребность, как магма в вулкане, пока однажды вечером, когда они смотрели телевизор, ее не прорвало. Они погружались в сериал, оба изможденные бессонницей, каждый раз надеясь, что это точно последняя серия, но назавтра продолжали, клюнув на что-то в конце эпизода. В тот вечер, однако, шоу ее не захватило. Она была рассеянна и раздражена, точно к ней вернулся синдром курильщика, который бросает курить. Тогда ей дико хотелось сигарету и не удавалось ни на чем сосредоточиться, пока она не закурит. Вулкан у нее внутри распалялся. А затем произошел взрыв. Правда, тихий. Она вскочила и выбежала из комнаты, якобы в туалет, крикнув мужу, чтобы не ставил на паузу, а продолжал смотреть без нее.

Открыв его гардероб, она окинула взглядом коллекцию обуви – со смутным чувством, что она скорее мошенник, чем сыщик. Или малолетний сладкоежка в кондитерской, пожирающий взглядом сладости на полках. Вот черные броги, которые он носит на работу. Интересно, как прошел его день. Сказал, что хорошо, но кто его знает на самом деле. Вот стильные коричневые броги с синей подошвой – муж носил их в молодости, когда был веселый, неутомимый, неистощимый на разные выдумки. Их и надо взять.

Заперев дверь ванной, она надела туфли. Задумчиво потопталась по жесткому щетинистому коврику, размышляя, надеясь на что-то – может быть, какое-то прозрение, откровение после этого прорыва, – не зря ведь она рванула сюда, прервав просмотр любимого сериала на Нетфликсе. Но нет, это всего лишь раззадорило ее любопытство. Ей нужно больше. Она хочет понять, каково быть им в действительности. Они живут вместе, у них общий дом, дети, интересы. Они вместе хоронили родителей, расставались с друзьями, смеялись и плакали вместе. И все-таки.

Жизнь у них все-таки у каждого своя.

Не то чтобы она хотела понять то, о чем он и так ей рассказывает. Она хотела понять, какова жизнь с его точки зрения. Самые обыкновенные, банальные вещи, о которых не знаешь как сказать и не стоит даже говорить, потому что кажется, что они у всех одинаковые. Она хотела узнать, что это значит для него.

И вот, когда муж укатил играть в гольф – внезапно получив ее добро на трехдневные каникулы, – она отважилась на следующий шаг.

Когда они попрощались и он ушел, она еще двадцать минут шагала туда-сюда по кухне, нервно глядя на часы, чтобы убедиться, что он не вернется, если вдруг забыл что-то дома. Ей не хотелось, чтобы муж застукал ее на месте преступления. А потом рванула наверх в спальню, скача через две ступеньки. Она открыла гардероб и вытащила его кроссовки, представляя себе, как он сам выглядит, когда их надевает. Он в линялых джинсах, футболке, ветровке с капюшоном, со спортивными часами на руке. Он говорит: «Сейчас смотаюсь в супермаркет». Или: «Сейчас смотаемся с детишками на площадку». Она выпрямилась и взглянула на себя в зеркало. Нет, без смеха и не взглянешь – кроссовки на шесть размеров больше, как клоунские башмаки. Она и шага в таких не сделает – сразу споткнется и упадет.