На привязи - Ксения Каретникова

странную ширму слева от входа в дом, а потом замечаю — под лестницей есть дверь, она не особо заметна на первый взгляд.

Боря замечает мой взгляд и произносит:

— Да, Крис, там лестница в подвал, — фыркнув, он продолжает: — Может, спустимся как-нибудь, я соскучился по качелям…

По спине скатывается липкий пот, едва я вспоминаю о своем пребывании там. Но я держу себя в руках и даже с улыбкой отвечаю:

— На качелях — это было что-то.

Пасынок улыбается и, развернувшись, идет на кухню. Я ступаю за ним, но стоит мне оказаться у входной двери, я замираю. Смотрю в окно, что находится рядом с дверью.

Вон она — свобода. Нас разделяет стекло, в окно же тоже можно выйти? А нет, там еще забор, высокий. И неизвестность вокруг… но это неважно, есть сильные и крепкие ноги — можно бежать. И дышать, дышать этой самой свободой. Главное, что бы рядом бежал Алешка. Я ему обещала…

— Если ты хочешь — можешь уйти, — разрывая тишину, громко говорит Боря.

Перевожу на него взгляд. Он стоит, прислонившись к дверному косяку кухни, сложа руки на груди. Взгляд напряжённый, ожидающий.

— Что? — хмурюсь, не понимая, не веря ее словам.

— Дверь не закрыта. Можешь уйти.

Завожу руку за спину и сжимаю ее в кулак, сильно, ладони становится больно.

Что это?

Он серьезно?

Да хер там! Быть такого не может.

Внимательно вожу взглядом по Борькиному лицу и всего на секунду замечаю в нем усмешку. Блеф! Конечно же, блеф. Он просто меня проверяет: решусь уйти или нет? Смирилась ли я с ролью его любимой, да еще начиная становиться любящей, которую я пытаюсь и стараюсь изобразить. Доверяй, но проверяй.

А дверь, по любому, закрыта. Так просто меня никто не отпустит. Пасынок находится не так далеко, он окажется рядом со мной раньше, чем я успею открыть эту дверь…

— И куда я пойду? — отворачиваясь от Борьки, говорю я на тяжком выдохе. — В пустую квартиру? В одиночество? Я устала за этот год от него.

— Ты хочешь сказать, что за все это время у тебя никого не было? — явно не веря мне, спрашивает Боря.

А я киваю. Ведь да, за этот год мужчины у меня не было, в сексуальном плане, легкий флирт, пара поцелуев — я дальше заходить не собиралась. Я наслаждалась лёгкостью жизни, а отношения всегда все усложняют. Честно, заводить новые я не собиралась еще долго, хотя предпосылки были. Один прибалт весьма настойчиво ухаживал за мной. Но я его близко не пропустила. Да и из настоящего про меня он знал только имя. Ну, и Алешкино тоже.

— А здесь у меня хотя бы есть тот, кто близок и дорог, — заявляю я уверенно и искренне. Конечно, я про Алешку. Без него я никуда. А Боря, надеюсь, подумает, что про него.

В эту секунду таймер на духовке срабатывает, и я делаю несколько шагов к кухне. Когда я прохожу мимо Бори, он хватает меня за локоть.

— Подумай, я ж больше предлагать не буду.

Он говорит как-то не так, сдерживая в себе усмешку, а я едва сдерживаюсь, чтобы не сигануть к двери. Но нет, в любом случае нельзя. Я не оставлю здесь своего маленького зверя, черт знает, что после этого сделает с ним Боря.

— Я выйду из этого дома. Но под руку с тобой, — бросаю я, а Борька отпускает мой локоть.

Я захожу на кухню и достаю мясо из духовки. Его аромат заполняет пространство. С улыбкой несу жаркое в столовую, ставлю посередине стола. А затем приношу рагу.

Мы садимся есть. Молчим долго, оба: пока я раскладываю овощи, нарезаю мясо, пока Боря откупоривает бутылку вина и разливает бордовую жидкость по бокалам.

Но когда Борька предлагает чокнуться и мы соприкасаемся бокалами, он вдруг спрашивает:

— Ты меня любишь?

Блядь, сколько надежды и трогательности в этом его вопросе. Мне рассмеяться хочется. Но я держусь и отвечаю так, чтобы он мне поверил:

— Я не знаю. Но что-то меняется.

44

Действительно, что-то меняется. Даже многое. Я точно изменилась. Себя совсем не узнаю. Иногда даже презираю.

Никогда бы не подумала, что буду жить… нет, существовать вот так, как сейчас. Ублажая по всем фронтам бывшего ненавистного пасынка. Позволяю себя трахать, готовлю ему, старательно смотрю почти влюблёнными глазами.

Главное — помнить, что все это притворство. Что это для того, чтобы выбраться. Нужный и удобный момент обязательно настанет. Я дождусь. Я им воспользуюсь. Борька уже больше чем на крючке. Его любовь или то, что он за нее принимает, растёт с каждым днем.

Главное — не подхватить пресловутый стокгольмский синдром. Я начинаю этого бояться. Возможно, я просто все сильней вживаюсь в вынужденную роль… и вот это "возможно" охренеть как пугает.

Проходит несколько дней. Вполне себе спокойно проходят. Несмотря на то, что Боря дом практически не покидает. Разве что в клинику. Мы с бывшим пасынком слишком много времени проводим вместе. И я точно могу сказать — наркоту Борька не принимает. А еще его особо не ломает. Лишь иногда настроение резко меняется, появляется странное напряжение — его он снимает немного грубым сексом и таблетками, которые выписал ему врач. Но таблетки реже. Меня ему чаще всего достаточно.

За эти дни я развлекаю себя тем, что каждый раз готовлю что-то новое. И если первые пару дней Борька присутствовал на кухне, то сегодня уже второй день, как я нахожусь на кухне одна. Боря сидит в столовой, смотрит телевизор, который он спустил вчера из одной из комнат со второго этажа. Алешка где-то там с извращенцем Юрасиком. Они по-прежнему не появляются в столовой, пока мы здесь с Борей. Вот это беспокоит, в последнее время мой верный пушистый друг проводит больше времени с нашим надзирателем.

Я стругаю, варю, мешаю… при этом роюсь по ящикам и шкафчикам. Ищу, пока сама не знаю что. Просто чуйка словно срабатывает — на кухне может быть то, что сможет мне пригодиться.

Когда я натыкаюсь на круглую коробку из-под импортного печенья, убранную на самую верхнюю полку, рядом с пустыми и явно давно не пользованными баночками, пальцы вдруг немеют, а слух навостряется.

В коробке лекарства. К моему сожалению, старые. Древний анальгин, мукалтин, еще пара лекарств, названия которых не разобрать… Коробка эта пролежала здесь много лет. Пятнадцать точно… я уже собираюсь закрыть и убрать, как мне в руки попадается маленькая картонная упаковочка.

Слабительное. Насколько