Король-предатель. Скандальное изгнание герцога и герцогини Виндзорских - Эндрю Лоуни

Он попросил Санту Сильву «приложить все усилия, чтобы предотвратить его отъезд завтра, поскольку… Мы убеждены, что герцог будет находиться там под таким наблюдением, что у него больше никогда не будет возможности приехать в Европу, даже самолетом», – добавив:

«Если герцог, несмотря ни на что, решит уехать, все еще существует вероятность того, что португальское доверенное лицо может поддерживать с ним связь и организовать какой-либо другой способ передачи сообщений в устной форме, с помощью которого мы сможем продолжить этот нынешний контакт и, если возникнет необходимость, вести переговоры… Пожалуйста, держите эту телеграмму конфиденциальной и под вашей личной ответственностью»[303].

Британские власти не питали иллюзий по поводу Санту. Сотрудник разведки Десмонд Мортон направил Черчиллю докладную записку, основанную на информации из источника в Мадриде и Лиссабоне:

«Сеньор Эспериту Санту, глава одноименного банка в Лиссабоне, очень прогермански настроен и является центром пропаганды мира. Его Королевское Высочество герцог Виндзорский посетил сеньора в Лиссабоне и, по словам Эспириту Санту, проявил крайние пораженческие и пацифистские симпатии. Я нахожу, что г-н Джебб, Министерство иностранных дел, слышал аналогичные сообщения о ЕКВ. Сеньор Эспериту… мошенник. Он перевозит очень большие суммы в банкнотах и долларовых ценных бумагах из Германии через Швейцарию в Америку. Эти деньги почти наверняка являются немецкой добычей из захваченных стран»[304].

Напряжение вокруг Виндзоров продолжалось вплоть до отъезда. Дон Николас Франко оказал давление на премьер-министра Португалии Антониу де Оливейру Салазара, чтобы попытаться удержать пару на Пиренейском полуострове. Ранним утром в четверг, 1 августа, Хойнинген-Хуэне вызвал Санту Сильву, и он согласился попросить Салазара вмешаться, чтобы попытаться удержать герцога в Португалии. Уоллис был отправлен анонимный подарок в виде цветов с поздравительной открыткой, содержащей предупреждение. Одного из их шоферов подкупили, чтобы он отказался ехать на Багамы, машина, доставлявшая их багаж на корабль, была испорчена, и вещи прибыли на корабль только с часовой задержкой.

Примо де Ривера также был послан, чтобы попытаться отговорить пару от отъезда, и сказал Штореру: «Герцог колебался до последнего момента. Из-за этого кораблю пришлось отложить отправление»[305]. Однако вечером 1 августа Шелленберг наблюдал в бинокль из комнаты в башне посольства Германии, как Виндзоры вышли из Лиссабона на SS Excalibur. В тот же день Гитлер издал свою Директиву № 17, предписывающую полномасштабное нападение на Великобританию.

2 августа Хойнинген-Хуэне отправил Риббентропу «Самую срочную, секретную» телеграмму, в которой говорилось: «Все усилия по задержанию герцога и герцогини в Европе (в связи с чем я особенно ссылаюсь на отчеты Шелленберга) были тщетными», – но «на обращенный к нему призыв сотрудничать в подходящее время в установлении мира он с радостью согласился… Он будет продолжать поддерживать связь со своим предыдущим хозяином и договорился с ним о кодовом слове, после получения которого он немедленно вернется»[306].

Было ясно, что герцог не оставил надежды вернуться в Европу.

Глава 11. В изгнании

Королевская чета вместе с Вудсом и Греем Филлипсом прибыли на Бермуды 9 августа и были встречены почетным караулом и оркестром на ступенях яхт-клуба. Следующие несколько дней они провели в Доме правительства, плавая, делая покупки и играя в гольф, ожидая, когда их соединят с Багамами.

Герцог был потрясен, получив телеграмму от лорда Ллойда, государственного секретаря по делам колоний, в которой говорилось, что герцогиня не имеет права на реверанс и к ней следует обращаться «Ваша светлость». Он составил ответ, заявив, что в этом случае он «не поедет в Нассау, чтобы принять назначение». В конце концов Эдуарда убедили не посылать телеграмму[307].

15 августа, в разгар битвы за Британию, когда страна боролась за свое выживание, герцог послал шифрованную телеграмму Санту, который сообщил об этом немецкому послу. В свою очередь, Хойнинген-Хуэне запросил инструкций из Берлина. «Доверенное лицо только что получило телеграмму от герцога с Бермудских островов с просьбой отправить сообщение, как только будет целесообразно принять меры. Должен ли быть дан какой-либо ответ?»[308]

Если это было правдой, значит, у Эдуарда существовала связь с известным иностранным агентом во время войны, что означало, что герцог мог подвергнуться преследованию в соответствии с Законом о предательстве 1940 года[309].

Королевская чета прибыла на Багамы на борту канадского грузового судна MV Lady в субботу, 17 августа. Они осмотрели почетный караул при жаре 35 °C – герцог сильно потел в тяжелой форме генерал-майора цвета хаки, – прежде чем главный судья привел его к присяге и отвез в Дом правительства, где герцогиня мрачно осмотрела их новую резиденцию, а Эдуард сыграл девять лунок в гольф.

Их новый дом представлял собой здание в испанском колониальном стиле, построенное в 1801 году из белого камня с черепичной крышей и большими внутренними двориками. Резиденция состояла из семи спален, шести ванных комнат и 24 других помещений. Дом располагался в саду площадью десять акров в самом центре Нассау, лицом к воде, и был окружен живой изгородью из пурпурной бугенвиллеи, каучуковыми деревьями и аллеей гигантских королевских пальм. Здание было отремонтировано совсем недавно, стоимость ремонта составила 7000 долларов, но пара утверждала, что дом требовал переоборудования и покраски внутри и снаружи, а также имел пятна влажности и был заражен термитами, при этом Уоллис описала столовую как похожую на «лыжную хижину в Норвегии»[310].

Прачечной не было, все стиралось в небольшом ручье в саду и сушилось на камнях. В течение недели королевская чета переехала на виллу в трех милях от Нассау, предоставленную им Фредериком Сигристом, создателем истребителя «Харрикейн», который только что был назначен директором по производству британских самолетов в Америке.

Герцог утверждал, что 5000 фунтов стерлингов потребовалось «для того, чтобы Правительственный дом стал достойной резиденцией для представителя короля в этой колонии» и «чтобы обеспечить некоторое достоинство во время моего срока