Постфактум. Две страны, четыре десятилетия, один антрополог - Клиффорд Гирц

Я не очень понимал, что сказать на это, и ограничился тем, что изложил как мог представления западной науки о Луне, ее происхождении, о том, почему она сияет, и т.д. Не самый сильный из ответов, но я решил, что лучше не ставить под сомнение авторитет хадиса (только не сейчас и только не здесь). Мой сопровождающий, который позже признался мне, что, как и большинство образованных мусульман в Ачехе и в остальных местах, сам он верит, что американцы действительно побывали на Луне, сказал шутливо, почти насмешливо, что они, должно быть, облетели океан сбоку.

Устад был невозмутим и непреклонен. Он сказал, пока еще сохраняя спокойствие (он – как, думаю, и я – говорил как человек, который одновременно пытается искренне разобраться и уже все знает), что космонавты не могли побывать на Луне, потому что это невозможно по одной причине: Пророк не может ошибаться. По его мнению, на самом деле произошло что-то похожее на историю с Нимродом в Коране136. Нимрод не верил в Бога. Он поднялся в небо, чтобы убить его. (Входя во вкус спора, я спросил, как он мог не верить в существование Бога и при этом пытаться убить его, чем вызвал благодарный смех среди студентов, которые получали огромное удовольствие от происходящего.) Нимрод выстрелил из ружья (на самом деле из лука, но это детали), Бог поймал пулю, смазал своей кровью и бросил обратно. Нимрод вернулся на землю и сказал: видите, я убил Бога, он такой же смертный, как все. Но на самом деле он стал жертвой бесконечного могущества – и, полагаю, чувства юмора – Бога. То же самое было с космонавтами. Они думали, совершенно искренне, что побывали на Луне, но на самом деле это не так. Бог, не желая разочаровывать их, раз они так старались, создал где-то в стороне ложную луну, чтобы они высадились на ней.

Я не знал, что делать и с этим аргументом, поэтому просто сказал, что, возможно, в следующий полет надо отправить мусульманина, и мы разошлись. Я совершил путешествие в самое сердце страны. Запад встретился с Востоком, Разум столкнулся с Верой, Современность оказалась лицом к лицу с Традицией… рассказ сцепился с рассказом: столкновение нарративов. Ничего не изменилось. Ничего, что доступно взгляду.

В последний раз, когда я видел Фес, спустя четверть века после того, как увидел его впервые (в обоих случаях это был лабиринт бумаг и разрешений, возведенный бюрократами на моем пути в Сефру), казалось, что он окончательно, бесповоротно теряет свой облик. Конечно, он терял его, а затем более или менее возвращал на протяжении многих веков. «Фес… самый старый город в Марокко, – если еще раз процитировать отстраненную, высокомерную, но удивительно наблюдательную Эдит Уортон, которая видела его в течение нескольких дней в 1917 году, – …и все же было бы правильнее сказать о нем, как и обо всех марокканских городах, что у него нет возраста, поскольку его как будто неизменная форма постоянно разрушается и восстанавливается в старом виде… Такое впечатление, что страсть к строительству в этой непоследовательной стране заключила союз с апатичным безразличием, которое позволяет существующим строениям превращаться обратно в глину»137. Беда – или, возможно, это был прогресс – заключалась в том, что на этот раз его не пересобирали. Его переосмысляли.

В конце семидесятых была построена автомобильная дорога, чтобы туристы, многие – пожилые, часто – нервничающие, не шли час-другой вверх и вниз (Фес по форме немного похож на суповую миску) по узким мощеным улицам, переполненным людьми, товарами, мусором и животными, чтобы добраться до знаменитых мечетей и рынков в центре старого города. Но недовольство местных жителей и, по слухам, административная коррупция, впечатляющая даже по меркам Феса, привели к тому, что дорога не протянулась через весь город, как первоначально планировалось, а остановилась на полпути. Туристические автобусы, такси, грузовики, мотоциклы и прочие разновидности транспортных средств вываливались в центр, на дно супницы, а затем должны были разворачиваться и пробиваться тем же путем обратно, создавая непрерывный поток бурлящего движения, – гигантский шрам, как его называют местные, на животе города. Исход из старого города богатых жителей и среднего класса и даже, в конце концов многих представителей рабочего класса, которые предпочли расползающиеся, лишенные центра кварталы, вырастающие повсюду вокруг него, достиг гигантских пропорций. Сейчас в Марокко это повсеместная тенденция, поскольку везде происходит распад классической городской жизни, который мы уже видели в Сефру. Но поскольку Фес – это Фес, не только «самый старый город в Марокко», но и самый ревнивый и себялюбивый, перемены здесь кажутся – тем, кто считает себя детьми его непревзойденной цивилизации138, – особенно угрожающими: в них видят утрату своеобразия.

Творятся и другие безобразия. Вдоль северо-восточной окраины старого города располагаются в хаотичном порядке новые участки, застроенные сельскими переселенцами на денежные переводы от родственников, работающих за границей. Городская администрация попыталась сделать их хотя бы немного похожими на Фес, предписав надлежащий облик фасадов. На юге, вокруг нового дворца, построенного королем для размещения именитых иностранных гостей, располагаются кварталы nouveau riche139 с массивными разноцветными домами, настолько претенциозными (местные жители называют один участок «Аль-Даллас» в честь американской мыльной оперы, а другой – «Аль-Фарук» в честь египетского сластолюбца), что король издал специальный указ, запрещающий дальнейшее строительство, который никто не соблюдает, поскольку большинство владельцев – его доверенные лица. На востоке, посреди голой равнины, стоит огромный белый саудовский дворец с посадочной площадкой и, как мне сказали, скрытым за стенами гаремом, построенный королем Фахдом, чтобы останавливаться там во время визитов в город. Прекрасный старый дом паши, со времен протектората служивший тихой, элегантной, подобающе обшарпанной гостиницей с садом, превратился в шикарную приманку для туристов, с кускусом и кафтанами. Еще более грандиозный отель, современный, в американском стиле, был построен администрацией на самой эффектной смотровой площадке, посреди разрушенных гробниц самой знаменитой местной династии. (Этот отель сейчас тоже лежит в руинах. Он был сожжен дотла во время протестов рабочих в 1990 году.)