Пианист. Варшавские дневники 1939-1945 - Владислав Шпильман

6 июня 1944 года днем ко мне пришла Хелена и с сияющим лицом сообщила, что американцы и англичане в Нормандии. Они сломили сопротивление немцев и движутся вперед. Хорошие новости множились с быстротой молнии: Франция занята союзниками, Италия капитулировала, Красная Армия перешла границы Польши, Люблин освобожден.

Русская авиация все чаще совершала налеты на Варшаву, вспышки от разрывов я мог видеть из своего окна. С востока доносился какой-то глухой гул. Сначала слабый, а потом все более мощный — это била русская артиллерия. Немцы эвакуируются из Варшавы, вывозят и недостроенный госпиталь, что напротив. Я смотрю на это с надеждой и растущей в душе уверенностью, что буду жить! Буду свободен!

29 июля зашла Левицкая. В Варшаве только ждали сигнала к началу восстания! Наши организации спешно скупали оружие отступающих и деморализованных немцев.

Покупка нескольких автоматов была поручена ЗбигневуЯворскому — моему незабываемому хозяину с улицы Фалата. К несчастью, он нарвался на тех, кто был хуже немцев, — на украинцев. Взяв деньги и пообещав отдать оружие во дворе Сельскохозяйственной академии, они завели его туда и застрелили.

1 августа Хелена пришла около четырех часов дня, чтобы отвести меня в подвал. Через час. должно было начаться восстание! Подчиняясь безошибочному инстинкту, который спасал меня уже нe раз, я решил остаться наверху. Опекунша прощаласьсо мной со слезами на глазах, как с сыном, и спросила напоследок сдавленным голосом:

— Владек, увидимся ли мы еще когда-нибудь?

Несмотря на заверения Хелены, что восстание начнется в пять, то есть уже через несколько минут, я не мог этому поверить. Во время оккупации не раз появлялись слухи о тех или иных грядущих политических событиях, но они часто не сбывались. Эвакуация немцев из Варшавы, которую я наблюдал из окна, а также паническое бегство на запад нагруженных под завязку грузовиков и частных автомобилей в последние дни почти прекратились. И грохот русских орудий, который так ясно был слышен несколько дней назад, стал отдаляться от города и слышался все слабее.

Я подошел к окну. На улице все спокойно, лишь движение пешеходов стало чуть менее оживленным, чем обычно, правда, в этом месте проспекта Независимости оно никогда и не было слишком интенсивным. К остановке подъехал трамвай со стороны Политехнического института. Почти пустой. Вышло несколько человек: какие-то женщины и старик с палкой. Разошлись в разные стороны.

Еще показалось трое молодых людей, с какими-то продолговатыми предметами в руках, завернутыми в газеты. Они остановились у первого вагона. Один из них посмотрел на часы, потом огляделся кругом, присел на корточки прямо на мостовой, приложив сверток к плечу, — неожиданно раздалась автоматная очередь. Бумага на конце свертка стала тлеть, открывая дуло автомата. Двое других в это время лихорадочно распаковывали свое оружие.

Выстрелы молодого человека послужили сигналом для всей округи: теперь стреляли уже везде, а когда близкие разрывы на мгновение утихали, звуки пальбы доносились из центра города, беспрестанные, частые, сливающиеся в один сплошной гул, напоминающий бульканье кипящей воды под крышкой огромного котла. Улица опустела. Только старик с палкой еще бежал по панели, с трудом переводя дух, но и он сумел укрыться в ближайшей подворотне.

Я подошел к двери и приложил к ней ухо. В коридоре и на лестничной клетке — шум и неразбериха. Со стуком отворялись и захлопывались двери квартир. Слышалась беспорядочная беготня. Какая-то женщина взывала: «Господи боже!» Другая кричала в лестничный пролет: «Ежи, только береги себя!», а снизу доносился ответ: «Хорошо, хорошо!» Женщины уже плакали, а одна из них, не сумев, по-видимому, справиться с нервами, рыдала в голос. Низкий мужской голос успокаивал ее негромко: «Это ненадолго, мы все этого ждали…»

Информация Хелены оказалась верной. Восстание началось.

Я сел на диван, стал думать, что мне теперь делать.

Уходя, Хелена, как обычно, закрыла меня снаружи на ключ и висячий замок. Я подошел к окну. В арках домов стояли группы немцев, К ним подходили подкрепления со стороны Мокотовских полей. Все в касках, с автоматами, с заткнутыми: за пояс гранатами. Боев на нашем участке улицы не было, Если немцы время от времени и стреляли, то лишь изредка, по окнам, где стояли люди. Из окон не отвечали. Настоящая канонада начиналась только за улицей Шестого Августа, откуда стреляли в направлении Политехнического института и в противоположном — в сторону Фильтров.

Может, мне и удалось бы, идя дворами к Фильтрам, пробраться в центр, но я был без оружия, а дверь по-прежнему заперта. Не думаю, что соседи, занятые своими делами, обратили бы внимание на шум, если бы я стал стучать в дверь. Кроме того, мне пришлось бы просить их, чтобы они позвали подругу Хелены: она единственная во всем доме знала, что я здесь скрываюсь, у нее на всякий случай хранились ключи от двери. Я решил, что следует подождать до завтра, а там — будет видно.

Тем временем стрельба усиливалась. Звуки винтовочных выстрелов заглушались разрывами ручных гранат, а может, даже залпами артиллерии, которую, по-видимому, тоже пустили в ход. Вечером зарево первых пожаров озарило сумерки. Оно подсвечивало небо в разных местах, пока еще слабо, то разгораясь, то угасая. С наступлением темноты стрельба утихла. Теперь слышны были только единичные взрывы и короткие автоматные очереди.

Движение на лестничной клетке полностью затихло. Скорее всего, жильцы забаррикадировались в квартирах, переваривая впечатления от первого дня восстания. Поздним вечером я неожиданно заснул крепким сном, устав от нервного напряжения, и не успев даже раздеться.

Проснулся так же внезапно. Было очень рано, только светало. Первый звук, который я услышал, был стук извозчичьей пролетки. Выглянул в окно. Пролетка с поднятым верхом ехала не спеша, как ни в чем не бывало. Улица была пуста. Только по тротуару шли двое — мужчина и женщина — с поднятыми руками. Из окна нельзя было увидеть сопровождавших их немцев. Вдруг эти двое бросились бежать. Женщина крикнула: «Влево, влево!» Мужчина повернул и исчез из моего поля зрения. В тот же момент я услышал очередь, женщина остановилась, схватилась за живот и мягким движением, согнув колени, осела на землю. Не упала, а присела на мостовой, коснувшись правой щекой асфальта, и замерла в неудобной, неестественной позе.

С наступлением дня стрельба усилилась. Когда на небе, в тот день совершенно безоблачном, взошло солнце, вся Варшава уже кипела от автоматного огня, в который все чаще вплетались разрывы гранат, залпы минометов и тяжелой артиллерии.

Около полудня ко мне поднялась подруга Хелены. Принесла поесть и сообщила новости. Обстановка в нашем районе складывалась неблагоприятно: с самого начала он находился под полным контролем немцев, и повстанцы едва успели помочь молодежи из боевых отрядов пробиться отсюда к центру города. Не могло быть и речи о том, чтобы выйти из дома. Нужно ждать, пока нас отобьют повстанческие отряды.

— Может быть, смогу как-нибудь туда пробраться? — спросил я.