Тупик либерализма. Как начинаются войны - Василий Галин

Но сдаваться последний не собирался, правда, заставить свои народы, своих солдат идти сражаться против Советской России он уже не мог. Выход был предложен во время Версальской конференции — Блисс считал, что нужно просто накормить Германию — «естественный барьер между Западной Европой и русским большевизмом». У. Черчилль выражался более откровенно, в письме Ллойд Джорджу от 9 апреля 1919 г. он требовал: «Следует накормить Германию и заставить ее бороться против большевизма»{405}.

Один из бывших лидеров белого движения в России, генерал А. Деникин в те годы обращал внимание на то, что «а политических кругах Англии назревало новое течение, едва ли не наиболее грозное для судеб России: опасность большевизма, надвигающаяся на Европу и Азию, слабость противобольшевистских сил, невозможность для союзников противопоставить большевикам живую силу, невозможность для Германии выполнить условия мирного договора, не восстановив своей мощи. Отсюда как вывод — необходимость «допустить Германию и Японию покончить с большевизмом, предоставив им за это серьезные экономические выгоды в России»{406}.

Известный американский экономист Т. Веблен в 1920 г. приходил к выводу, что Версальский договор был «дипломатическим блефом, рассчитанным на то, что бы выиграть время, отвлечь внимание… на тот период, который потребуется для восстановления Германии и создания в ней реакционного режима, то есть для воздвижения бастиона против большевизма»{407}. «Центральным и основополагающим содержанием Договора, — по мнению Веблена, — является не записанная в нем статья, согласно которой правительства западных держав объединяются ради одной цели — подавления и удушения Советской России… Можно сказать, что это та главная канва, на которой был затем написан текст договора»{408}.

Выводы Т. Веблена основаны на двух его книгах. Первая из них появилась в 1917 г. и была посвящена условиям создания долгого и прочного мира. Вторая книга вышла в 1920 г. как ответ на бестселлер Дж. Кейнса; в ней Веблен дал свою оценку Версальскому миру.

В книге, вышедшей в 1917 г., Веблен заявлял, что Первая мировая дала «Западу возможность избавиться от своего застарелого недуга — династического духа, каковым — из всех прочих стран Германия была поражена в патологической степени… Этот дух следовало вырвать целиком — с корнями и всеми побегами». Немецкий народ, добавлял Веблен, склонен к доброте отнюдь не меньше, чем его остальные европейские соседи, но длительное приучение его к общепринятой схеме феодальной верности старшему, придало его коллективному разуму наклонность к звериному патриотизму, каковой «несовместим с сущностью человеческого бытия»{409}. Однако, отмечал Т. Веблен, в 1920 г. союзники, оставив нетронутым собственность правящего класса и германский военный долг, оставляя, таким образом, в неприкосновенности и сам правящий класс Германии — хранителя реакции, «чья вина в развязывании войны не подлежит никакому сомнению»{410},[50].

В 1917 г. Т. Веблен заклинал государственных деятелей Запада, в случае если они одержат победу, не подвергать Германию непосильным репарациям и торговому бойкоту — не запускать традиционный механизм возбуждения национальной вражды. «Народ, подчинявшийся потерпевшим поражение правителям, — писал он, — должен рассматриваться не как побежденный враг, но как сотоварищ, переживающий незаслуженные несчастья, обрушенные на его голову истинными виновниками — его бывшими правителями»{411}. Однако Версальский договор, констатировал Веблен в 1920 г. постулировал прямо противоположные положения, ведущие к разорению и радикализации немецкого населения{412}.

Целью Версальского договора, приходил к выводу Т. Веблен в 1920 г., является новая война, война возрожденной и радикализованной Германии против Советской России.

Германия была выбрана не случайно, не одна инфекция большевизма вызывала беспокойство в правящих домах Европы. По словам У. Черчилля, через пять или шесть лет «Германия будет, по меньшей мере, вдвое больше и мощнее Франции в наземных силах… Будущее таит эту угрозу… Русская ситуация должна рассматриваться как часть общей борьбы с Германией…»{413}. «Если Россия не станет органической частью Европы, если она не станет другом союзных держав и активным партнером в Лиге Наций, — продолжал Черчилль, — тогда нельзя считать гарантированными ни мир, ни победу»{414}.

15 февраля 1919 г. на заседании Комитета десяти Черчилль говорил: «Германия может приступить к производству вооружений, но она начнет выполнение своих глубинных замыслов только тогда, когда между нами и нашими нынешними союзниками начнутся ссоры, чего, к сожалению, нельзя исключить в будущем… Если мы не создадим прочного мира в ближайшем будущем, Россия и Германия сумеют найти общий язык. Обе эти страны погрузились в пучину унижений, причину которых они усматривают в безрассудном противостоянии друг другу. Если же Германия и Россия объединятся, это повлечет за собой самые серьезные последствия»{415}.

У. Черчилль метался между двумя альтернативами, союз с большевистской Россией против Германии или с Германией против красной России. Ни та ни другая не обещали ничего хорошего и вели либо к доминированию Германии на континенте, либо большевизации Европы и Англии. В итоге, по мнению У. Черчилля: «Оптимальным вариантом было бы столкновение Германии и России, а главной задачей момента он считал поощрение немцев к вторжению в Россию. С примерным цинизмом он писал: «Пусть гунны убивают большевиков»{416}. Высказанная У. Черчиллем в 1919 г. мысль, станет идеологической доктриной Запада на многие десятилетия вперед.

Прошло всего немногим более десятка лет после Версаля, а политическая карта Европы приобрела «неожиданный» для творцов демократического мира вид:

Австрия — диктатура австрофашизма Э. Дольфуса (7.03.1933),

Албания — де-факто под протекторатом фашистской Италии, президент А. Зогу наделен чрезвычайными полномочиями (27.10.1925),