Песнь Серебряного моря - Надежда Черпинская

сегодня Гларистар – потускнел небесный взгляд, словно тучи солнышко закрыли. Печаль разлилась серой дымкой. Такой беззаботный ещё ранним утром, он вдруг погрузился в тёмные мысли и стал таким мрачным, на самого себя не похожим. Больше он не проронил ни слова.

Литею тоже говорить не хотелось. На душе было так гадко, и хотелось спрятаться куда-нибудь от всех и вся. Только вот от себя всё равно не спрячешься.

Странно было как-то, тоскливо.

Вспомнилась королева Мара, и от этого чуть ли не слёзы выступили на глазах. Вот бы её сейчас увидеть! В конце концов, она ведь ему матерью была. Вот и теперь обняла бы, взъерошила непокорные чёрные вихры, сказала ласково: «о, миэ белаэ ланхо!», и стало бы сразу на душе спокойно и легко.

Но её не было. Да и не годилось взрослому воину, принцу такое детское утешение искать.

– До завтра! – бросил, не останавливаясь, Гларистар и побрёл дальше, всё так же погруженный в свои мысли.

А Литей остался один, наедине со своими мыслями, страхами и мучениями совести.

***

[1] милая

[2] смесь ругательств

[3] Я ненавижу людей!

Терро-аоро

Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей,

У всех золотых знамён, у всех мечей.

Я закину ключи и псов прогоню с крыльца –

Оттого, что в земной ночи я вернее пса.

Марина Цветаева

Многое изменилось с приездом в Элтлантис гостей с Запада, и в то же время не изменилось ничего. Ещё дня два все бурно обсуждали принесённые ими вести, потом всё как-то смолкло, и жизнь вернулась в привычную колею.

Казалось, и не было где-то вдали страшных убийств. Эльфы всё также занимались своими делами, чудными и ведомыми только им самим. А по вечерам собирались в небольшие кружки, и пели свои волшебные песни, и танцевали, и смеялись. Все вместе: гости и местные.

Только вот в песнях Литею теперь слышалось что-то такое, чего не было раньше – бесконечная неземная печаль. И танцы тоже пугали своей неистовостью, особенно, когда танцевали амазонки Запада.

Как-то он наблюдал такой танец. Нэрка была одета в излюбленные красно-чёрные тона, и золотые кудри, собранные в хвост, метались, как языки пламени, когда она в бешеном плясе выстукивала ритм ногами, припевая озорную хлёсткую западную песенку. В глазах горел огонь, она улыбались, но как-то отрешённо.

– Хэй! Хэй! – прикрикивала Сазарэль, и эльфы вокруг хлопали, подзадоривая.

Но Даргену чудилась в этом веселье какая-то обречённость. Это был дикий танец, как пир во время мора, как последняя кричаще-зелёная листва, когда осень уже золотит леса, как прощальный крик, падающего на скалы раненого орла.

И все теперь было вот так: как агония, как отчаяние.

Гларистар повеселел, вновь напевал свои песенки и был так же болтлив, как и всегда, но иногда вдруг замирал на полуслове, и взгляд становился потерянным, туманным.

– Что с тобой, друг? – однажды спросил его Литей в такую минуту.

Гларистар поглядел куда-то в облака, вздохнул и сказал тихо:

– Море, Литей. Я слышу Море. Впервые в жизни я слышу его Зов. Наверное, это значит, что мне пора…

А ещё теперь усилились эльфийские дозоры. По распоряжению Эктавиана каждый день отряды из семи-десяти эльфов разбредались по окраинам Эльфийской Долины – следить, не явились ли незваные гости. Чаще всего к здешним Элдинэ, возглавляемым Фангиром и Антином, присоединялись эльфы из дружины Ильдэирина или Лигерэль, и даже они сами. Литей познакомился с теми, кто не воротил нос от человечка. Не сказать, чтобы они стали друзьями, но, кажется, гости и с местными эльфами дружбу устанавливать не спешили.

Видя, как Сазарэль улыбается Гларистару, Литей спросил у него:

– Она тебе нравится?

– Нет, – честно признался голубоглазый эльф. – То есть… она, конечно, очень красивая, только какая-то ненормальная. Я ей сказал: «У тебя ведь муж в Благословенном Краю!», а она ответила: «Ну и что? Верность навсегда – это глупо. Может, меня ещё лет через сто убьют, что же мне так и мучится в одиночестве? Как можно помнить о верности, когда вокруг столько красавцев?» Вот так и сказала. А это как-то… по-человечески… Они, вообще, не похожи на Элдинэ – эти западные. И злости в них больше, чем в людях, и привычки разбойничьи.

И Экталана, услыхав их разговор, сказала:

– Они становятся «терро-аоро» – чудовищами. Кажется, этого и боится мой отец. Он боится войны, не потому, что тогда эльфы погибнут и оставят навсегда Лейндейл. Конечно, и это страшно, но не уход в Благословенный Край пугает Великого князя. Нет, мой отец страшится, что эльфы победят, да только война превратит их в таких же беспощадных, жаждущих крови чудовищ, какими уже стали люди, какими уже становятся эльфы Запада.

– Твой отец прав, Экталана, – кивнул Гларистар, – долина беспощадных эльфийских чудовищ – это будет намного страшнее. Мы ведь во всем превосходим людей, значит, и убивать научимся искуснее. Я не хочу стать таким, как Сазарэль или Сальяда.

Но пока война была лишь страшной, но далёкой сказкой. Она ещё не пришла, и жизнь продолжалась.

Как-то вечером собрались неподалёку от Мраморной площадки. Литей уселся поближе к своим: Кзаринэли, Гларистару, Геодесту. Чуть подальше устроился светловолосый Нидион из отряда Ильдэирина и Данлий, и девушки Лигерэли: Нэрка, Росанна, Ариника, Сазарэль, и она сама.

Нэрка и Ариника решили устроить дружеский поединок. Ловкие и быстрые, они метались по поляне, как осы, только вместо жал были клинки. Все ахали и охали, с замиранием сердца следя за этим танцем смерти.

Сазарэль насмешливо комментировала со своего места:

– О, духи, Нэрка, руками побыстрее работай, ты же не бельё полощешь! Ариника, что ты скачешь как заяц? Ты наступай, руби! Ой, народ честной, поглядите на них! Да вы похожи на двух деревенских баб, которые решили друг друга за волосы оттаскать.

– Мы сейчас тебя оттаскаем, гадюка белая! Держи свой ядовитый язык за зубами! – яростно рявкнула Нэрка, уходя от сокрушительного удара Ариники.

– Какая ты злая, сестрёнка! – усмехнулась Сазарэль. – Смотри, своей же желчью не отравись!

– Ведьма! – плюнула зло Нэрка, перескочила в прыжке через упавшую на одно колено Аринику и мгновенно отказалась подле белокурой эльфийки.

Меч златовласой Нэрки, описав круговое движение, устремился к тонкой шейке Сазарэли. Но в руке у той уже сверкнул серебром собственный клинок. Литей даже не успел заметить, откуда он взялся. Сазарэль отбила удар, вскочила проворно, кривая