Плененная Иудея. Мгновения чужого времени - Лариса Склярук

– Тсс. Говорите тише, почтенный Амрам.

– Вот-вот! Говорите тише… – в сердцах начал Амрам.

– Сегодня у колодца рассказывали, как волокли по улицам Нигера Перейского на расправу, а он единственно о чем просил, чтоб погребли его, не бросили собакам на съедение, – неожиданно перебила говорившего Длайя.

– Да, страшные времена, – вздохнул Гедеон.

– А ночью в тюрьму будто бы явились десять вооруженных солдат и казнили пленных, – вновь сказала Длайя.

После этих слов все испуганно замолчали, почувствовав, как невольный холодок пробежал по спинам. Захотелось оглянуться и посмотреть, не стоит ли за спиной кто чужой.

Те, кого Длайя назвала пленными, – Антип, Леви и Софу – были людьми знатными и могущественными. В их жилах текла царская кровь. Заключить таких уважаемых людей в тюрьму уже было неслыханным злодейством, а лишить их жизни без суда и следствия… Тут лучше держать язык за зубами.

– Но у Иерусалима крепкие стены, – несколько невпопад, желая смягчить душную атмосферу тревоги, вызванную словами жены, сказал Гедеон и, словно убеждая сам себя, добавил: – Не взять римлянам стен Иерусалима. Разве только обретут они крылья.

Амрам поглаживая бороду, некоторое время смотрел на мужчину, раздумывая, продолжить ли ему этот спор с Гедеоном или прекратить. Может быть, Гедеон специально не желает знать происходящего, может, в этом он черпает силы.

– Стены хороши. А как насчет запасов? – все же решил он продолжить разговор.

– Припасов в городе в избытке, – быстро, словно ожидая этого вопроса, ответил Гедеон.

– Вчера люди Симона спалили склады с зерном в Верхнем городе, – вновь тихо, как бы сама себе, сказала Длайя.

Гедеон недовольно поморщился. Жена сегодня будто специально опровергает все его успокоительные слова.

– Эх, – крякнул Амрам, – я крестьянин. Я хлеб должен растить. Овец разводить. А что я делаю? Сижу в твоем магазине, языком мелю и порой нос опасаюсь на улицу высунуть. Поля мои пришли в запустение. Сады вырублены. Овцы разбежались. И не один я такой. Поверь мне, скоро и горстки муки не добудем. Сражаться на два фронта? Друг с другом и с римлянами? Да нет, милые мои, это невозможно, – с горечью заключил он.

Мужчины замолчали. Мрачные мысли завладели всеми. Что с ними будет?

Гнетущую тишину нарушил радостный возглас Бины:

– А вот и мама.

Послышались шаги, стук в дверь, и в дом вошли Хадас, служанка Фарра с корзинкой, в которой лежали овощи, и следом за ними Ионатан.

Увидев брата, Гедеон обрадовался. Тяжкие мысли как-то сразу отодвинулись в сторону. Он без всякой видимой причины почувствовал себя уверенней и спокойней.

– Какие новости? – спросил он, бодрясь.

Ионатан неопределенно пожал плечами, подошел к столу, налил себе воды и выпил. Он не смотрел на Бину, но видел ее. Бина же, напротив, открыто смотрела на Ионатана. Ее черные блестящие глаза смотрели и внимательно, и ласково, и нежно, но Ионатан не мог избавиться от ощущения, что так может смотреть сестра, но не невеста, не любимая. Бина уже дважды за это время просила отложить свадьбу. Она не называла причины. Он не доискивался. У него не хватало смелости открыто спросить: «Ты не любишь меня более?»

Он мучился и терзался. И своим чутким, обостренным неясными терзаниями сердцем чувствовал, что и девушка страдает. Когда он был от нее вдали, то твердо решал, что при первой же встрече задаст этот важный для них обоих вопрос. Но, увидев Бину, он тут же передумывал. При одном взгляде на девушку у него замирало сердце и пересыхало во рту. «Пусть будет так, как будет. А вдруг она ответит, что да, не любит. Лучше ее не торопить, лучше не спрашивать. Потом когда-нибудь», – говорил он себе, предпочитая неясность.

Неясность оставляла призрачную надежду, туманную мечту. Определенность же все отбирала, ничего не оставляя взамен.

Иногда он начинал внимательно следить за отношением Бины к знакомым мужчинам, бывавшим в доме, ревниво стараясь угадать, кто вытеснил его из сердца девушки. Но Бина была со всеми ровна и доброжелательна.

Никого не выделяла. Ее лицо ни при ком не менялось, не вспыхивало. И все же, все же – Ионатан был уверен – в душе девушки жила тайна.

Порой он ловил на себе взгляд Хадас. Осторожный, быстрый, внимательный, женский. Этот взгляд как бы подтверждал худшие предположения Ионатана, но женщина хранила молчание. А Ионатан считал ниже своего достоинства что-либо расспрашивать и узнавать.

Не успели покончить с обедом, как пришел Эфраим. Озабоченно и торопливо вошел он в комнату. В лице его было что-то наивно-величественное, когда он взволнованно, с придыханием от торопливости шага, сказал одно-единственное слово:

– Римляне.

И хотя этого давно ожидали, хотя приход римлян под стены Иерусалима был неизбежен, странная растерянность овладела всеми. Та непростая, нелегкая, но все же как-то устоявшаяся жизнь заканчивалась. Будущее не могло принести ничего хорошего.

Хадас тихо вскрикнула и словно в изнеможении повалилась на диван. Длайя подхватила сына и так прижала его к себе, что ребенок заплакал. Бина стиснула кисти рук, чтобы не было видно, как они дрожат.

Ионатан поднялся и стремительно покинул дом, направляясь к северным стенам. За ним потянулись остальные. Дома остались лишь Хадас и старая служанка Фарра. Женщины сидели обнявшись. Их мелко трясло. Слезы непрерывно струились из глаз. Они не желали видеть врагов. «Что, что же ожидает нас?» – мысленно восклицала каждая из женщин, нервно вздрагивая.

Из-за паломников, пришедших в Иерусалим на праздник опресноков и не успевших еще его покинуть, все улицы города, площади, рынки были полны приветливо улыбающегося, добродушного народа. Атмосфера национального праздника, веселой ярмарки продолжала витать над Иерусалимом, когда разнеслась весть о появлении римского войска и жители, любопытствуя, бросились смотреть на него.

С высоты городских стен было видно, как далеко впереди, извиваясь по уступам местности, обходя препятствия и неуклонно приближаясь, двигалась колонна. Стоящие на стенах жители Иерусалима постепенно замолчали. Кое-кто попытался шутить, выкрикнуть обидное в адрес римлян, но эта судорожная веселость не находила поддержки. Напротив, было видно, что каждого, умного и не очень, одолевает одна и та же мысль: неужели и наш черед пришел?

Уже можно было разглядеть, как отряды легкой пехоты и конницы, высланные в разведку, прочесывают местность справа и слева от дороги. Еще через некоторое время стало отчетливо видно всадников на откормленных холеных лошадях. Вслед всадникам тянули осадные и метательные машины. За осадной техникой двигались трибуны под прикрытием отборного войска. А далее, вслед за знаменосцами, несущими золотого орла, изображение императора и знамена, по шести в ряд шагало основное войско.

И у каждого легионера с правого плеча свисал шлем, а на ремне левого висел щит. И у каждого на том же левом плече на длинном шесте с поперечиной висела кожаная сумка с одеждой, мешок с пайком, котелок. В этом точно организованном порядке, в этом одновременном движении десятков тысяч людей, в грузном топоте десятков тысяч ног явственно чувствовалась непреодолимая сила и неотвратимость.