История шифровального дела в России - Татьяна Соболева

«Всемерно потребно, чтоб его величество король, апробуя то, что я к назначенному господину Лестоку подарку еще две ж тысячи рублей более присовокупил. На мою ревность к службе его в употреблении поручаемых мне здесь денег совершенно положиться изволил, да и подлинно, как я наперед объявить могу, кому я больше или меньше дам, потому что все от случаев зависит», — писал он в одном из писем[83].

Шетарди выбирает в качестве своих осведомителей близких к императрице людей, в том числе и придворных дам, предлагая давать им регулярно взятки в виде «пенсий»: «Который их пенсионеров предпочтительнее есть, потому что сии пенсии тем персонам, о которых старание прилагается на нашу сторону преклонить, более прибавляется [денег]… Ту даму пенсиею по тысяче двести рублей … я за потребно признал. К тому еще тысячу рублей прибавить той персоне я за благо рассужу, у которой господин Далион на квартире стоял, о которой он Вам доносил, что весьма важно ей пенсию давать, оную шестьюстами рублями умножить…» От оплачиваемых им лиц Шетарди стремится получить наиболее полные сведения о российском дворе, включая самые сокровенные. И для этого он настойчиво и продуманно расставляет сети: «Дабы о том, что в сердце царицыном делается, сведать или паче ее суеверными предупредительными мнениями пользоваться, то всемерно и существительно потребно есть ее духовника и тех архиереев, которые Синод сочиняют, подкупить… В таком случае, каковы бы велики или малы издержки ни были, об оных сожалеть не надобно»[84].

И вот такого содержания письма попали в руки Бестужева–Рюмина. Понимая, что он борется за государственные российские интересы и одновременно за собственную жизнь, он пишет яростные письма Ашу, требуя от него вскрывать и перлюстрировать абсолютно всю корреспонденцию интересующих его министров соответствующих иностранных государств.

Гольдбах продолжает трудиться. Дешифруя переписку Шетарди, он стремится раскрывать все новые ключи. 20 марта 1744 г. он пишет Бестужеву–Рюмину: «Понеже я в четвертой цифири (шифре Шетарди для переписки с другими французскими министрами. — Т. С.) успех возымел, того ради я в состоянии буду Вашему сиятельству не токмо по пиесе на день из тех, которые Вы мне прислали, имею возвращать, но как скоро токмо Вы мне приказать изволите и цифирный ключ вручить, способом которого каждому, который по–французски разумеет, все, написанные той же цифирью пиесы дешифровать весьма легко сможет… В настоящее время я занимаюсь пятой цифирью, которая по своему виду гораздо важнее пиесы откроет. Но всепокорно Ваше сиятельство прошу мне по меньшей мере две недели сроку дать, дабы я себя в состояние привесть мог Вам такой опыт представить, который бы Вашей апробации достоин был. Вашему сиятельству существо подобного труда весьма известно, дабы мне сего дозволить, в которое я все свое возможное прилежание приложу, дабы Ваше сиятельство о моем безмерном желании повелением Вашим удовольствие показать…»[85].

Совершенно очевидно, что к этому периоду своей работы по дешифрованию секретной переписки Гольдбах выработал систему приемов и методов, которые позволяли ему добиваться успеха в столь короткий (две недели!) срок. Напомним, что раскрытие первых шифров у него потребовало значительно большего времени, а именно целого года.

Работа Гольдбаха на поприще дешифрования не оставалась без внимания и высоко ценилась императрицей. В 1744 г. она дает указание о выдаче ему впредь годового жалованья в 2000 рублей из статсконторы. В 1760 г. Гольдбах был пожалован в тайные советники с ежегодным жалованьем в 4500 рублей. Это было одно из самых высоких званий в российском государстве, и награждались им дворяне за особые заслуги перед Отечеством. Заметим, кстати, что Леонарду Эйлеру, несмотря на его выдающиеся научные достижения и постоянное покровительство со стороны российского двора, указанное звание так и не было пожаловано. «Тайных советников у меня много, а Эйлер один», — так обычно отшучивалась императрица на прошения о пожаловании Эйлеру этого титула. Шутка шуткой, но не будем забывать, что принадлежала она императрице, которая, конечно же, знала, что делала.

Итак, приведенные документы достаточно подробно обрисовывают историческую картину, содержащую последовательность событий, связанных с первыми в России опытами по дешифрованию иностранной секретной корреспонденции. Они же свидетельствуют о колоссальном политическом значении этого научного достижения для российского государства. Императрица Елизавета и ее кабинет, возглавляемый А. П. Бестужевым–Рюминым, сразу же стали активно использовать получаемую информацию для проведения своей внешней и внутренней политики. Вот лишь один пример.

14 февраля 1744 г. в протоколах докладов императрице записано, что в тот день ей был подан «экстракт из письма от французского министра Ланмари из Стокгольма от 5 (16) июля 1743 г. в Санкт–Петербург к французскому же министру Далиону. Да из письма ж от него Далиона к французскому в Копенгагене министру Лемеру от 12 августа того ж года, писанного со учиненными при том ремарками для высочайшего Ея Императорского Величества усмотрения, каким образом от французского двора нынешние у Швеции с Даниею дела в повреждение голштинскому дому интересов проектированы и как чаятельно потому оные и производятся. Который экстракт у себя Ея Императорское Величество оставить изволила».

А уже через неделю, 22 февраля, при докладе Елизавета «объявить изволила, что обретающемуся в Швеции российскому помощному корпусу до того времени тамо прибыть за благо рассужено, пока между Данией и Швецией нынешние несогласия без предосуждения голштинского дома интересов совершенно прекращены не будут, и что Ея Императорское Величество никогда от защищения интересов сего дому и восприемлемого в том участия отступить не соизволит и для написания такой резолюции соизволила ее императорское величество оное от собрания поданное рассуждение вице–канцлеру отдать».

Судя по этим документам, можно заключить, что успехи в дешифровании иностранных шифров раскрыли перед правительством России возможность получения «дополнительного знания», которое дало совершенно иное наполнение его политической деятельности.

Собрав достаточно материалов против Шетарди, Бестужев–Рюмин перешел к решительным действиям. Сохранилось его письмо к графу Михайлу Илларионовичу Воронцову от 3 апреля 1744 г. Вот его текст:

«Месье, включенный пакет с двумя известного автора письмами при удобном случае Ея Императорскому Величеству поднести всепокорно прошу. Из которого никогда чаятельную жестокую предерзость, что ни иным чем письма свои зачинает, как токмо оскорблением Величества всевысочайше усмотреть соизволит… Весьма нужно есть надлежащие рефлексии и благовременные предупредительные меры восприять. Ибо оный автор, как письма его явствуют, не токмо мужеска и женска полу подкупил и что у его сообщников адгеренты имеются, но уже и духовенство (по удачливости одному его конфиденту) подкупить старается. Не клонится ли сочиненный его план по отъезде Ея Императорского Величества в Киев какое зло учинить. Я о том ни рассуждать, ни что–либо присоветовать не в состоянии, дабы мне, яко обиженному, не причтено было в какое пристрастие. Того ради поручаю Вашему Превосходительству, яко Ея Императорского Величества верному рабу и сыну Отечества, по присяжной Вашей должности о чистой совести как пред ведущим ответ дать можете для предосторожности всевысочайшей славы, чести и интересу, яко же благополучия и целости любезного нашего Отечества принадлежащие, со всякою откровенностью Ея Императорскому Величеству представления всеподданнейше учинить. Ибо все оное в молчании оставить пред богом и пред Ея Императорским Величеством безответно будет…»[86].