Награда для Иуды - Андрей Троицкий

В конце концов, тупое упрямство Штопора осточертело всем. Хозяина кое-как перевернули со спины на живот, содрали с него штаны, Шанин вытащил двадцатисантиметровый гвоздь и воткнул его в бедро Штопора едва ли не по самую шляпку. Затем достал металлическую расческу с заточенным хвостиком, заглянул в глаза своей жертве и пообещал, что засунет острый конец в ухо, если Штопор еще раз скажет, что денег нет. То ли вид собственной крови, фонтанчиком бившей из ляжки, произвел впечатление, то ли грозное обещание Шанина… Хозяин сломался. Гвоздь выдернули из ноги и кое-как перевязали рану. Встав на четвереньки, Штопор заполз под письменный стол, вытащил несколько паркетин, открыл крышку тайника и, сидя на полу, отсчитал деньги. На том и разошлись.

Вернувшись в Талдом, обнаружили, что у них побывали гости. Воры выставили стекла из окна, выходившего на задний двор, проникли в дом, перерыли все шкафы, залезли в погреб и даже на чердак. Унесли кое-что из носильных вещей, радиоприемник, ящик с консервами и четыре флакона водки. Видимо, местные парни, заметив, что хозяев второй день нет на месте, нагрянули сюда, чтобы поживиться, чем бог пошлет. «Что б вы сдохли, суки», – заорал Шанин, у которого увели новый костюм. Барбер вздохнул с облегчением. Карабин, пару пистолетов и упаковки с патронами, что хранились в тайнике за шкафом, воры не нашли. Это главное.

* * *

А через два дня, ранним утром, начался тот кошмар, который Барбер запомнил во всех подробностях.

Еще в оврагах лежал густой туман, пели птицы, не потревоженные человеческими голосами, сквозь занавеску пробивались первые солнечные лучи. Закрыв лицо полотенцем, защищавшим от комаров, Барбер доглядывал сладкий сон, когда в доме и вокруг него началась какая-то возня. Он беспокойно заворочался, открыл глаза, он еще не проснулся, но видел, как Шанин отодвигает от стены платяной шкаф, за которым хранился карабин и коробки с патронами. «Вставай», – заорал он.

Барбер сел на кровати и услышал, как за окном, где-то совсем близко, пролаял милицейский матюгальник: «Повторяю, вы окружены, всякое сопротивление бесполезно. Нам известно, что в доме находится вооруженные террористы. В случае невыполнения наших требований, вы будете уничтожены. Выходите из дома через крыльцо по одному. С поднятыми руками. Вынуть из автоматов магазины. Оружие держать над головой». Наступила тишина, но птицы больше не пели, а солнце утонуло в тяжелой грозовой туче. Барбер сидел на высокой железной кровати, свесив вниз ноги, он не понимал, что тут творится, откуда взялась милиция, и какие террористы скрываются в этом чертовом курятнике.

Металлический голос из матюгальника завел ту же пластинку, но Шанин уже подскочил к окну, высадил раму ударом приклада. «Не стреляй, – проорал Барбер. – Брось карабин. Брось его». Но было поздно, Шанин не слушал, трижды выстрелил. Видимо, бил он зряче, в цель. Кто-то вскрикнул, послышался треск забора, видно машина, за которой укрывались опера, заехала на участок. И тут грянули первые ответные выстрелы. Барбер успел упасть с кровати на пол, распластался на холодных досках.

Автоматные очереди, ударили сразу с нескольких точек. Пули сбили с потолка люстру, вырвали дверцы шкафа. Барбер, ухватив стол за ножки, опрокинул его на пол, столешницей к окну. Но это была никудышная защита. Шанин вжался в простенок между окнами, ожидая, когда стрельба прекратится, и он сможет ответить. Выбрав момент, дважды пальнул из карабина. Кажется, на этот его задели, кровь сочилась из простреленного бока, стекала по бедру. Пальба возобновилась с новой силой. Пули разнесли переплет окна. Шкаф развалился надвое, зеркало на стене взорвалось, как граната, острые осколки хлестнули Барбера по спине и шее, что-то воткнулось в веко правого глаза, больно, будто оса ужалила. «Не стреляйте, – кричал Барбер. – Прекратите. Не стреляйте». Его голос тонул в треске автоматных очередей.

Единственный, кто мог спастись в этой мясорубке, это Вадим Соловьев. Он спал в мансарде, оттуда можно выбраться через окно на крышу, перелезть на сенной сарай, а там задами драпануть, куда глаза глядят. Но по неопытности Соловьев сделал самое глупое из того, что можно было сделать. По лестнице он стал спускаться на первый этаж, чтобы выяснить из-за чего понаехали менты и что, собственно, они хотят. Когда Соловьев, пригнувшись, сбегал по последнему второму пролету лестницы, автоматная очередь ударила его по ногам, молодой человек кувырком полетел вниз. И на лету поймал еще пяток пуль. Минут десять он лежал под лестницей и дышал, ждал, что кровотечение горлом успокоится. Барбер подполз к нему, и замер, не зная, чем тут можно помочь.

«Больно», – сказал Соловьев. «Потерпи, скоро станет легче, – соврал Барбер. – Кончат стрелять, и я тебя перевяжу». Соловьев смотрел в потолок. «С тобой было лучше, – прошептал он. – Лучше, чем там… В моей тухлой конторе. Мы хорошо повеселились, правда?» Он не договорил, дыхание превратилось в предсмертный хрип. Барбер неподвижно лежал на полу, голым телом чувствуя, как под ним растекается теплая кровь Соловьева. Должен быть какой-то выход. Но выхода не было. Если залезть в погреб, не оставишь себе шанса. Когда менты войдут в дом, туда без долгих разговоров бросят пару гранат. И на том остановка. Все окна избы простреливаются, по лестнице вверх не подняться. Значит, остается лежать, как лежал, и ждать смерти.

Шанина зацепила еще одна пуля, окровавленный с подбородка до самых ступней, он, пошатываясь, стоял в простенке. До последнего надеялся забрать с собой на тот свет еще хоть одного мента. Когда стрельба стихла, он высунулся в окно и, не успев нажать на спусковой крючок, получил две пули. В сердце и в левый глаз. Карабин выпал из рук. Шанин рухнул на пол с такой силой, что разломанные пулями лестничные перила совсем отвалились. Минуты две стояла тишина. Затем стал надрываться матюгальник. Барбер лежал и думал, что менты получили приказ не брать их живыми. Умирать не хотелось, но иначе, видно, нельзя.

Через четверть часа собровцы в бронежилетах и касках, вломились в дом. Барбера, залитого кровью, неподвижно лежавшего на полу, приняли за жмурика. Позже разобрались, что к чему, но убивать не стали. Позволили умыться, надеть рубашку и штаны. В погребе под грудой проросшей прошлогодней картошки опера нашли семь килограммов тротила в фабричной упаковке, а в спальне под кроватью десять грамм наркоты в пакетике, завернутом в женский подследник. Откуда в доме взялось все это дерьмо, Барбер не знал и по сей день.

* * *

Как выяснилось позже, Шанин насмерть прихлопнул одного мента, двух серьезно ранил. Отвечать за все придется Барберу. Суд состоялся через семь месяцев. Главным свидетелем обвинения выступал Штопор и та некрасивая расплывшаяся баба с базедовой болезнью, что выла в ванной комнате, пока ей не заткнули пасть грязными носками. Оказалось, что женщина вовсе не мать и не домработница, а законная супруга пострадавшего.

Штопор рассказал, что Барбер и покойный Шанин, вышли на него по наколке дружкой уголовников, узнавших, что потерпевший имеет кое-какие накопления в валюте. Подсудимый изощренно истязал его в течение нескольких часов, спустил кожу со спины, избив рояльной струной, воткнули в ляжку гвоздь, а также пытался продырявить ухо заточкой. Во время этой экзекуции преступники общались между собой, вели весьма откровенную, даже непринужденную беседу, из которой Штопор понял, что они готовят террористический акт, оплаченный одной из этнических преступных группировок. Хотят взорвать машину, начиненную взрывчаткой, припарковав ее рядом с одним из правительственных зданий. Барбер сидел в клетке на жесткой скамье и равнодушно слушал этот лепет.