Русская дива - Эдуард Тополь

Отвернувшись от них, Рубинчик прильнул к иллюминатору. Внизу, в темноте ранней полярной ночи, светил огнями город добытчиков алмазов, а на западе от него в черном море тайги виднелся редкий пунктир желтых точек — фары кативших по зимнику грузовиков.

«ЯК-28» взял курс на запад, и минут через десять под ним можно было угадать зыбкие, как свет маяка в ночи, огоньки автопункта «Березовый».

Когда эти огоньки проплыли под крыло самолета, Рубинчик откинулся к жесткой спинке алюминиевого кресла и тут же уснул спокойным, усталым и удовлетворенным сном человека, выполнившего свой профессиональный и мужской долг.

Через три кресла от него сидели капитаны Фаскин и Зарцев. Им не спалось, им хотелось вышвырнуть этого жида из самолета прямо сейчас, над тайгой. Но они этого не сделали, конечно. Они знали, что рано или поздно они сквитаются с ним за все. В конце концов, кроме пассивной слежки за врагом, у КГБ есть и другие приемы.

Конечно, он не спал. Как можно спать, когда гэбэшники буравят твой затылок такими глазами, словно собираются избить, как избил его восемь лет назад в Калуге какой-то штангист, невесту которого Рубинчик вел в свой гостиничный номер за день до их свадьбы. С тех пор Рубинчик перестал водить к себе девушек, а предоставил им возможность приходить к нему самим, и, надо сказать, в этом было даже еще больше риска, вызова или то, что англичане называют challenge. Но гэбэшники не могли видеть его с Таней, он ушел с ней в тайгу до их появления на автопункте. И все же он ясно чувствовал на своем затылке скрещение их ненавидящих глаз. Словно они постоянно держали его на мушках своих пистолетов.

Прикинувшись спящим, Рубинчик лихорадочно рассуждал: в чем дело? что им нужно? Ну, не поймали они того идиота с прицепом — он тут при чем? Не могут же они считать его сообщником какого-то бандита! Нет, он просто паникер и трус! Да, еврейский трус, вот он кто! Конечно, сегодня ночью он сделал женщиной (и какой женщиной!) очередную русскую диву. Но что с этого? Слава Богу, постель — это не по их профилю, они охотятся за диссидентами, диверсантами и американскими шпионами. К тому же утром, когда он уходил от Тани, вокруг ее таежной заимки не было ни души, только мелкие строчки беличьих лапок по свежему снегу. Он вышел из тайги на пустой зимник, голоснул первому же грузовику, катившему порожняком на юг, и уже через пять часов (и после двух пересадок) был в Мирном. Правда, первыми, кого он встретил в гостинице «Полярник», были именно эти двое с их враждебно-сизыми глазами. Однако и это ни о чем не говорит. Они не поймали бандита или тайного перевозчика ворованных алмазов и хотят сорвать свое зло на первом попавшемся еврее. Это типично для России, даже Горький писал об этом замечательном свойстве русского характера…

Однако никакие разумные доводы и соображения не успокаивали. К тому же в самолете пахло чесночной колбасой и самогоном, немытыми ногами, потом, овчинными кожухами и карболкой из туалета. Кто-то, разувшись, сушил портянки, навернув их на голенища сырых валенок. Кто-то курил отвратительно-вонючие сигареты «Дымок». Еще дальше впереди кто-то с пьяной громогласностью рассказывал антисемитские анекдоты: «Абрам приходит с работы, а Сарра в постели с соседом…»

И то ли от этой грязи, то ли от ощущения странной опасности, исходящей от этих гэбэшников за его спиной, Рубинчик вдруг почувствовал себя вовсе не первооткрывателем экзотических земель, а сиротой-инопланетянином, забытым на какой-то варварской планете. И совсем иначе, чем раньше, вдруг увидел страну, по которой все эти годы летал и ездил в свои романтические командировки. Это вафельное полотенце у рукомойника на автопункте «Березовый» — черное от грязи и одно-единственное на всех шоферов зимника, потому что остальную сотню — недельную норму полотенец на автопункт — начальник этого автопункта просто украл. Эти серые, рваные простыни в гостинице «Полярник», которые меняют только раз в десять дней, да и то на такие же серые и рваные — потому что новые простыни директор гостиницы просто пропил. Этот мирнинский «Шанхай», где сотни рабочих семей — с детьми! — живут в металлических бочках и фанерных лачугах, оледенелых и снаружи, и внутри, — потому что дирекция и партком треста «Алмаздобыча» растащили на свои дачи все стройматериалы, завезенные сюда для «города под куполом». И так — везде, всюду, от Заполярья до Памира, от Хабаровска до Москвы. Потная, немытая, люмпенская страна с имперскими амбициями и антисемитскими анекдотами, строящая космические ракеты, но разворовывающая все, что только можно украсть на своих «великих стройках коммунизма». Погрязшая во взяточничестве, воровстве, коррупции и стервозности, как алкаш в придорожной канаве. С варварской агрессивностью вождей, готовых «по просьбе трудящихся» расстрелять за правдивое слово об их режиме, и с рабской покорностью спивающегося народа — вот что открылось вдруг внутреннему взору Рубинчика. И он ужаснулся: если сейчас, здесь, прямо в самолете эти гэбэшники арестуют его по своей прихоти или вместо того непойманного бандита — ничто не спасет его, и никто, даже главный редактор газеты, не рискнет и спросить у властей, куда он пропал. Он просто исчезнет в каком-нибудь сибирском лагере, растворится в пермских болотах…

Рубинчик открыл глаза и глянул в иллюминатор. Как всегда, Сибирь от горизонта до горизонта была укрыта сплошной облачностью. Только изредка в редких разрывах тяжелых облаков можно было разглядеть заснеженную тайгу, гигантские каменистые разломы каких-то доисторических оврагов, синие извилистые ленты замерзших рек и желто-серые панцири льда на болотах. Бесконечно мертвое и замороженное пространство. Как писал в X веке один араб-путешественник:

«остров, на котором живут русы, покрыт лесами и болотами, нездоров и сыр».

Черт возьми, так что же тянет сюда, в эти гиблые замороженные просторы, и татар, и монголов, и шведов, и немцев, и евреев, и французов? Какая мистическая сила? Гитлер, Наполеон, Карл XII, Чингисхан, а еще раньше, до них — хазарские цари…

— Товарищ пассажир, вы будете завтракать?

Рубинчик отвлекся от иллюминатора. Юная, не старше семнадцати стюардесса с васильковыми глазками на круглом прыщавом личике девственницы, в короткой форменной юбочке, серых шерстяных чулках и фетровых полуботинках стояла над ним с целлофановым пакетом в руках. Рубинчик скосил глаза и увидел, как два гэбэшника разом, будто ревнивые родители, повернулись к ним. Он посмотрел на стюардессу и покачал головой:

— Нет, спасибо.

— Напрасно отказываетесь! — вдруг бойко сказала она, заглядывая ему в глаза. — Тут финский сервелат и болгарские яблоки! Очень вкусно. Вы, между прочим, со мной в третий раз летите. Я читаю ваши статьи в газете. Возьмите завтрак, не пожалеете! Меня Катей зовут.

Она вставила перед Рубинчиком ножки столика в пазы подлокотников и положила на этот столик пакет с завтраком, наклонясь к Рубинчику так близко, что ее льняные волосы коснулись его лица.

— Вам чай или кофе?

Рубинчик, скосив глаза, видел, как побелели не то от злости, не то от ревности лица его соседей-гэбэшников.

— Чай, — сказал он.