Витязь. Замок людоеда - Степан Кулик

— Шнель!

Блин, да что ж такое? По нужде отойти нельзя, чтоб на засаду не напороться. То разбойники, то эти — с крестами на броне. И до чего обнаглели, вражьи морды: даже мои габариты их не впечатляют. Ну, держите меня семеро. Будет вам, немчура поганая, сейчас и швайн, и шиссен, и шайсен до кучи.[35]

Скуфейка на голове Митрофана аккурат заползла на берег, и я, подтянув последний раз, с облегчением отпустил веревку. Не маленький, дальше сам справится.

— Банзай!

Боевой клин японских самураев вырвался как-то сам собой. Наверное, потому, что я понятия не имел, с каким воплем идут в бой китайские воины. Впрочем, какая разница, что орать? Главное — подобрать правильную интонацию. Чтоб до пят проняло. И пока крестоносцы соображали, я вскочил и бросился к ним. Благо расстояние было невелико. Хватило ровно пяти прыжков.

Раз! Немцы широко раскрывают глаза, наконец-то оценив реальные габариты противника. Два! Сержант открывает рот и повелительно протягивает в мою сторону правую руку, левой пытаясь нахлобучить шлем. Три! Стрелки вскидывают арбалеты, торопливо выцеливая меня на мушку. Четыре! Оказываюсь прямо перед командиром и, не дав юноше вытащить меч, толкаю в сторону арбалетчиков.

Хорошо пошел, кучно. Всех завалил. Да и сам, судя по тому, что не торопится вставать, немного ушибся головой. А нечего технику безопасности и форму одежды нарушать. Был бы в шлеме, может, и обошлось бы… Белое полотнище с черным крестом живописно укрывает его, как флаг гроб мертвого героя. О, дернулся убогий. Живой, значит. Ну, ничего, это дело поправимое…

Пять! Совсем чуть-чуть замешкавшись, оказываюсь в самой середке отряда, попутно корпусом сбив с ног еще одного воина.

Кнехты, те, что рядом, пытаются тыкать в меня своими железками, но это уж извините: я вам не подушка для булавок. Получи, фашист, гранату!

— Банзай!!!

Поскольку я не тратил времени, чтобы подобрать дубину, и ринулся на врагов фактически безоружным, то стал размахивать руками налево и направо, даже не сжимая их в кулаки. Словно вдруг напрочь позабыл все приемы благородного мордобития, именуемого боксом. Тем не менее прием «взбесившаяся ветряная мельница» тоже оказался неплох. Минуты не прошло, как весь десяток валялся на земле, отдельно от оружия, даже не помышляя снова за него схватиться. Впрочем, возможно, и помышлял. Но попыток не предпринимал.

На этом можно было и остановиться, если бы меня интересовали пленники и выкуп, — но не в этот раз. Словно затмение какое-то нашло. Такая лютая злость поперла наружу, и не дать ей выхода я не мог. Родовая память всех славянских предков требовала убивать проклятую немчуру, невзирая на чины и звания. Чтоб не лезли в другой раз, чтоб неповадно, чтоб…

Видимо, именно такие чувства обуревали мирных землепашцев, когда они поджигали свои хижины вместе с крестоносцами. Запекая рыцарей на кострах прямо в латах.

Я был милосерднее. Не ломал через колено, не топтал сапожищами, не откручивал головы, а всего лишь побросал их, одного за другим, в топь. Всех. Потонут — ну и черт с ними. Будет у наших кикимор сытный ужин, или что там они с утопленниками делают. А удастся кому-то выбраться — стало быть, под счастливой звездой фриц родился. Авось поумнеет и другим расскажет.

Лес огласился бульканьем, хрипом, жалобными воплями и проклятьями тонущих немцев — тех, кто был в сознании. Но меня это больше не волновало. Своих забот хватало.

Митрофан хлопотал над раненым, безуспешно пытаясь привести его в чувство. Увы, даже такому профану в медицине, как я, хватило одного взгляда, чтобы понять: тут нужен лекарь. Да не какой-нибудь фершал, — настоящий целитель. А еще хоть самое маленькое, но чудо. Иначе парню не выкарабкаться. И времени у него в обрез. Больше часа он не протянет…

Ничего не объясняя, я усадил Митрофана на шею, бережно подхватил на руки раненого гонца и припустил со всех ног обратно. К монастырю. Кому же еще, как не монахам, чудеса творить-то?

* * *

Я где-то слышал, что в забеге на длинные дистанции, типа марафонской, пеший гонец обгоняет лошадь. Не знаю, как обычный человек, а я сегодня так уж точно покрыл все мировые рекорды. Жаль, никто не зафиксировал. А то могли бы увековечить в записях Гиннеса. Где-нибудь между самым длинным плевком и самой едкой порчей воздуха. Причем как минимум дважды. За скорость бега и громкость. Я же не в кроссовках бежал, а в ботфортах самого последнего размера. То бишь топотал, как целое стадо самого крупного рогатого скота. Да что там стадо, сходящая с гор лавина ведет себя скромнее. Поэтому наше приближение в монастыре услыхали, наверное, поприща за три-четыре. И навстречу вышли. Дружно…

Хорошо, что отшельник успел прийти в обитель раньше нас и предупредить монастырскую братию. Так что встречали меня не с хоругвями, дрекольем и изгоняющими беса молитвами, а вполне приветливо. Даже ворота нараспашку открыли… Спаси их Создатель. Потому что я, из-за заливающего глаза пота, не сумел правильно рассчитать инерцию и влетел в них с разбега — едва-едва затормозив перед ступенями в храм. И только там, хрипя, как загнанная лошадь, опустился на колени.

Удачно вышло. Я проделал это от усталости организма, — не были бы руки заняты, вообще на карачки встал бы, — но святые отцы и братья рассудили иначе. И одобрительно загудели. А я только теперь разглядел, что прямо передо мною стоит седобородый старец в черной мантии. И я, стало быть, со всем почтением, коленопреклоненно протягиваю к нему тело раненого…

Картина маслом. Вот только Митрофан, сидящий на загривке и очень не вовремя начавший слезать, немного подпортил торжественность момента. Впрочем, все сделали вид, будто ничего необычного не заметили.

Старец, он же, видимо, настоятель монастыря, спустился по ступеням и возложил ладони на лоб гонцу, за весь марш-бросок так и не подавшему признаков жизни. Секунду постоял, замерев, только губы беззвучно шевелились, а потом посмотрел поверх моей головы.

— Раненого к брату Себастьяну… — игумен говорил тихо, но я мог бы поклясться, что его услышали все в обители. — Витязя умыть, накормить, напоить и уложить отдыхать… А ты, чадо неразумное, — взгляд настоятеля переместился на Митрофана, — ступай за мной.

Игумен благословил всех на площади крестным знамением, после чего развернулся и зашагал по ступеням вверх. В церковь. Митрофанушка торопливо догнал его, услужливо подхватил подол мантии и пошел следом. А ко мне немедля приступило несколько монахов. Одни осторожно переняли раненого и бегом унесли прочь, другие — не менее деликатно, словно я был одной из ваз пресловутых Миней, взяли меня под локотки и развернули в противоположную сторону. Видимо, удобства и лазарет у них тут в разных концах располагаются.

Чихать… Мне бы сейчас ведерко кваску или хотя бы обычной водицы, ковригу хлеба — можно даже без масла, а потом соснуть пару-тройку часов. И баня в списке этих желаний не числилась.