Дракула. Самая полная версия - Брэм Стокер

ветерок подбодрил ее, и щеки порозовели. Мать Люси очень обрадовалась, увидев ее, и мы провели прекрасный вечер.

Радость! радость! радость! Хотя и не все радость. Наконец известие о Джонатане. Бедняжка был болен; вот почему он не писал. Я не боюсь уже теперь об этом думать или говорить, когда я все знаю. М-р Хокинс переслал мне письмо и сам приписал пару трогательных строк. Мне придется сегодня утром поехать к Джонатану, помочь, если нужно будет, ухаживать за ним и привезти его домой. М-р Хокинс пишет, что было бы вовсе не плохо, если бы мы вскоре поженились. Я плакала над письмом этой славной сестры милосердия. План моего путешествия уже разработан и багаж уложен. Я беру только одну смену платья; Люси привезет мне все остальное в Лондон и оставит у себя, пока я не пришлю за ним, так как, может случиться, что… но больше мне не следует писать, расскажу все Джонатану, моему мужу. Письмо, которое он видел и трогал, должно утешить меня, пока мы с ним не встретимся.

Письмо сестры Агаты, больница святого Иосифа и святой Марии, мисс Вильгельмине Мюррей

12 августа. Будапешт

Милостивая государыня!

Пишу по желанию м-ра Джонатана Харкера, который еще недостаточно окреп, чтобы писать самому, хотя ему уже гораздо лучше, благодаря Богу и Св. Иосифу и Св. Марии. Он пролежал у нас около шести недель в сильнейшей горячке. Он просил меня успокоить свою невесту и передать ей, кроме того, что с этой же почтой он посылает письмо м-ру Питеру Хокинсу, которому просит передать свое глубокое почтение, и сообщить, что очень огорчен своей задержкой и что дело его закончено. Он пробудет еще пару недель в нашем санатории, расположенном в горах, а затем отправится домой. Кроме того, он просил меня сообщить вам, что у него не хватает денег, чтобы расплатиться, а он желал бы уплатить здесь, ибо найдутся другие, более нуждающиеся.

Примите уверение в полном моем уважении и да благословит вас Бог.

Ваша сестра Агата.

P. S. Так как мой пациент заснул, то я вновь открываю это письмо, чтобы сообщить вам еще кое-что. Он мне все рассказал про вас и о том, что вы скоро будете его женой. Да благословит вас обоих Создатель. У него был, по-видимому, какой-то потрясающий удар – так говорит наш доктор – ив своей горячке он все бредит всевозможными ужасами: волками, ядом и кровью, призраками и демонами и, я боюсь даже сказать, чем еще, но будьте с ним осторожны и следите за тем, чтобы его ничего не тревожило; следы такой болезни не скоро исчезнут. Мы уже давно написали бы, да ничего не знали о его друзьях, а из его разговоров ничего не могли понять. Он приехал поездом из Клаузенбурга, и начальник станции рассказывал служащему, что на станции он кричал, чтобы ему дали билет домой. Видя по всему, что он англичанин, ему выдали билет до конечной станции этой железной дороги. Будьте спокойны за него, так как за ним заботливо ухаживают. Своей лаской и благовоспитанностью он победил наши сердца. Теперь ему действительно гораздо лучше, и я не сомневаюсь, что через несколько недель он совершенно оправится, но ради его же спасения, будьте с ним очень осторожны. Я буду молиться за ваше долгое счастье Господу Богу и Святому Иосифу и Святой Марии.

Дневник мистера Сьюарда

19 августа

Вчера вечером в Ренфилде произошла странная и неожиданная перемена. Около 8-ми часов он стал возбужденным и начал рыскать всюду, как собака на охоте. Служащий был этим поражен и, зная, как я им интересуюсь, постарался, чтобы Ренфилд разговорился. Обыкновенно Ренфилд относится с уважением к служителю, порою даже с раболепством; но сегодня, по словам служителя, он держался с ним надменно. Ни за что не захотел снизойти до разговора. Вот все, что тот добился от него:

«Я не желаю с вами говорить; вы теперь для меня не существуете; теперь господин мой рядом».

Служитель думает, что Ренфилда вдруг охватил приступ религиозной мании. В 9 часов вечера я сам посетил его. В чрезмерной самоуверенности разница между мною и служителем показалась ему ничтожной. Это похоже на религиозную манию, и скоро он, вероятно, возомнит себя Богом.

В продолжение получаса или даже больше Ренфилд все более и более возбуждался. Я не подал даже вида, что слежу за ним, но все-таки наблюдал очень внимательно; в его глазах внезапно появилось то хитрое выражение, которое мы замечаем обыкновенно у сумасшедшего, занятого какой-нибудь определенной мыслью. Затем он сразу успокоился и уселся на краю кровати, уставившись в пространство блестящими глазами. Я решил проверить, притворяется ли он апатичным, или на самом деле таков, и завел с ним разговор на тему, на которую он всегда отзывался. Сначала он ничего не отвечал, потом сказал брезгливо:

– Да ну их всех! Я нисколько не интересуюсь ими.

– Что? – спросил я. – Не хотите ли вы этим сказать, что не интересуетесь пауками? (Теперь пауки его слабость, и его записная книжка полна рисунков, изображающих пауков).

На что он двусмысленно ответил:

– Шаферицы радуют взоры тех, кто ожидает невесту, но с появлением невесты они перестают существовать для присутствующих.

Он не хотел объяснить значения своих слов и все то время, что я у него пробыл, молча просидел на своей постели.

Я вернулся к себе и лег спать.

Проснулся я, когда пробило два часа и пришел дежурный, посланный из палаты с сообщением, что Ренфилд сбежал. Я наскоро оделся и тотчас же спустился вниз; мой пациент слишком опасный человек, чтобы оставлять его на свободе. Его идеи могут слишком плохо отразиться на посторонних. Служитель ждал меня. Он сказал, что всего 10 минут назад он видел Ренфилда в дверной глазок спящим. Затем его внимание было привлечено звоном разбитого стекла. Когда он бросился в комнату, то увидел в окне только пятки и тотчас же послал за мною. Больной в одной ночной рубашке и, наверное, не успел убежать далеко. Дежурный решил, что лучше проследить, куда он пойдет, а то, выходя из дому через двери, можно потерять его из виду. Дежурный был слишком толст, чтобы пролезть в окно, а так как я худощав, то с его помощью легко пролез ногами вперед и спрыгнул на землю. Служитель сказал, что пациент повернул по дороге налево, и я побежал как только мог вслед за ним. Миновав деревья, я увидел белую фигуру, карабкающуюся по высокой стене, которая