Сознание и мозг. Как мозг кодирует мысли - Станислас Деан

Однако в этой книге я намерен пойти по иному пути и исследовать «функциональный», как говорят философы, взгляд на сознание. Сторонники этого подхода исходят из утверждения, что сознание приносит пользу. Сознательное восприятие преобразует входящую информацию во внутренний код, который может быть обработан различными сложными способами. Сознание — это сложнейшее функциональное свойство, которое, по-видимому, миллионы лет развивалось в соответствии с дарвиновским учением об эволюции, поскольку сегодня выполняет совершенно конкретную рабочую роль.

Что же это за роль? Мы не можем отмотать эволюцию назад и посмотреть, как оно все было, зато можем воспользоваться минимальным контрастом между видимыми и невидимыми изображениями и с его помощью описать уникальность сознательных операций. Психологические эксперименты помогут нам определить, какие операции совершаются без участия сознания, а какие возможны тогда и только тогда, когда мы подключаем внимание. В этой главе мы увидим эксперименты, доказывающие: сознание — не ненужный довесок, а абсолютно рабочее свойство разума.

В моей картине сознания присутствует естественное разделение труда. Где-то в шахтах трудится не покладая рук армия бессознательных рабочих, просеивающих горы данных. А где-то наверху сидит эдакий совет директоров, рассматривает краткое описание ситуации и неспешно принимает осознанные решения.

В главе 2 мы говорили о возможностях бессознательного. На бессознательном уровне как минимум частично производятся самые разные когнитивные операции — от восприятия до понимания речи, принятия решений, действия, оценки и подавления. Этажом ниже сознания трудятся одновременно мириады бессознательных процессоров, задача которых — получить как можно более подробную и полную интерпретацию нашей окружающей среды. Они похожи на почти идеальных статистиков, хватающихся за мельчайшие детали восприятия — легчайшее движение, тень, пятно света — и вычисляющих, какова вероятность реального существования этого признака в окружающем мире. Как работники метеорологического бюро сводят воедино десятки наблюдений и высчитывают, какова вероятность дождя в ближайшие несколько дней, так и наше бессознательное восприятие собирает входящие сенсорные данные и высчитывает, какова вероятность того, что все эти цвета, формы, животные или люди действительно присутствуют рядом с нами. Сознание же, наоборот, допускает до нас лишь крошечную часть этой вероятностной вселенной — выражаясь языком статистиков, «образец» бессознательного распределения. Все неоднозначные моменты в этом образце сглажены, и мы получаем упрощенный взгляд, общую оптимальную интерпретацию происходящего вокруг, а уж его можем затем направить в систему принятия решений.

Подобное разделение труда — армия бессознательных статистиков и один-единственный сознательный приниматель решений — может возникнуть у любого способного к перемещению организма просто уже потому, что организму этому необходимо взаимодействовать с окружающим миром. Действовать, исходя из одних только вероятностей, нельзя — в какой-то момент потребуется диктатор, который отмахнется от всех неточностей и примет решение. Как сказал Цезарь, перейдя Рубикон и направив свои войска на Рим, где засел Помпей, alea jacta est — «жребий брошен». Чтобы действовать по собственной воле, надо решиться и перейти точку невозвращения. Может быть, мозг как раз и использует сознание как средство для решительных действий, которое сведет все неосознанные вероятности в единый осознаваемый вариант, чтобы затем отправиться дальше и принимать новые решения.

О том, как вредно метаться меж двух сложных решений, говорится в классической притче про Буриданова осла. В этой притче некий снедаемый голодом и жаждой осел оказался точно посередине между ведром воды и копной сена. Но он был не в силах сделать выбор и потому сдох, терзаемый голодом и жаждой одновременно. Может показаться, что его проблема не стоила выеденного яйца, однако мы постоянно имеем дело с не менее сложными решениями: мир предлагает нам смутные возможности, несущие с собой непредсказуемый и не поддающийся точной оценке результат. Сознание разрешает проблему, предлагая нам лишь одну из многих тысяч интерпретаций мира вокруг.

Одним из первых, кто понял, что даже простейшее сознательное наблюдение является результатом сложнейших подсознательных вероятностных исчислений, был философ Чарльз Сандерс Пирс, последователь физика Германа фон Гельмгольца:

То, что Пирс зовет «кражей», современный когнитивный психолог назвал бы байесовским выводом — в честь преподобного Томаса Байеса (ок. 1701—1761), первого исследователя этой области математики. Метод байесовского вывода заключается в использовании статистических данных в обратном порядке, с тем чтобы выявить скрытые причины наблюдаемого. В классической теории вероятности нам, как правило, говорят, что случилось то-то и то-то (например, «если из колоды с пятьюдесятью двумя картами вытащили три»), а мы оцениваем вероятность того или иного исхода («какова вероятность того, что все три карты окажутся тузами?»). Байесовская же теория, напротив, позволяет нам пройти тот же самый путь, но в другом направлении, от результата к неизвестному пока начальному условию (например, «если из колоды в пятьдесят две карты вытащили три, и все три оказались тузами, насколько вероятно, что колода крапленая и в ней не четыре туза, а больше?»). Это и есть «обратный вывод», или «байесовская статистика». Гипотеза, согласно которой мозг оперирует байесовской статистикой, принадлежит к числу наиболее спорных и активно обсуждаемых вопросов современной нейробиологии.

Оперировать некоей разновидностью обратного вывода мозгу приходится потому, что наши ощущения всегда неоднозначны — причиной каждого может быть целый ряд различных удаленных объектов. Я беру в руки тарелку — она должна быть идеально круглой, но на мою сетчатку этот круг проецируется с искажением, как эллипс, и интерпретаций тут может быть бесчисленное множество. Существует бесконечное множество приплюснуто-вытянутых предметов, которые располагаются в пространстве под самыми разными углами и могут дать аналогичную проекцию на сетчатку глаза. Если же я вижу круг, то лишь потому, что зрительная кора моего мозга выискивает бессчетное множество причин, объясняющих получаемую органами чувств информацию, и решает, что наиболее вероятным объяснением является то, что тарелка имеет форму круга. И хотя самому мне кажется, что я воспринял тарелку как круг мгновенно, на самом деле мозг произвел массу сложных подсчетов и отмел множество других объяснений того же ощущения.