Воздушные разведчики – глаза фронта. Хроника одного полка. 1941–1945 - Владимир Поляков

Какое-то время в полку был самолет Су-2, или, как его называли летчики, «сучка». Это был очень уязвимый самолет, который не шел ни в какое сравнение с «пешкой». Был он настоящей головной болью для командования, так как в строю с «пешками» он лететь не мог, а посылать его в одиночный полет было равноценно тому, чтобы отправить экипаж на верную смерть. Вышестоящее командование продолжало считать его полнокровной боевой единицей и требовало вставлять в полетную таблицу. Вот тогда Федоров и приказал Сергею Карманному перевести «сучку» в разряд боевых потерь. Экипаж посоветовался и сошелся на том, что выпрыгивать с парашютом дело рискованное, еще неизвестно, как приземлишься, и потому «благословили» Сергея «хорошо приложить» самолет при посадке. Надо сказать, что это он сделал блестяще. Первый раз в летной практике Сергея Карманного его не стали ругать за такую посадку, после которой самолет пришлось списать как не подлежащий ремонту.

Был в истории 39-го полка случай гибели экипажа, известие о котором, стыдно сказать, восприняли смехом. Об этом мне рассказывал отец, частично то же самое писал и Самусенко. Я передаю эту историю так, как она мне запомнилась в рассказе отца.

«Сбить истребитель противника очень сложно. Отец честно говорил, что понятия не имеет, сбивал он или нет.

«Дашь очередь и сразу же переводишь пулемет на следующего. Смотреть, попал или не попал, некогда – сожрут!»

Чаще всего то, что тот или иной стрелок сбил самолет противника, подтверждали экипажи летящих рядом самолетов да наземные службы. Однажды экипаж Хуторова вернулся с боевого вылета с пробоинами, к тому же садиться пришлось на одно колесо – в бою пробило правый пневматик. Штурман Свирко доложил о результатах разведки и в конце добавил, что на пути между Барвенково и Донцом были атакованы четырьмя истребителями Ме-109. Одного удалось сбить.

Начальник воздушно-стрелковой службы полка капитан Китров из всего услышанного сделал совершенно неожиданный вывод и сразу же набросился на Свирко (далее по воспоминаниям Самусенко): «Вот вы все не хотите изучать теорию воздушной стрельбы, увиливаете от тренировок, считаете это моей блажью. Не хотите понять, что все это нужно в первую очередь вам, чтобы хорошо защищаться. А что получается? Если бы младший лейтенант Свирко хорошо стрелял, то он сбил бы не один, а все четыре истребителя. Плохо, товарищ Свирко, плохо стреляете!»

Свирко подскочил как ужаленный, покраснел и в первый момент не нашел что сказать. Он не понял – серьезно говорит капитан или неумело шутит. Все притихли. Действительно, одному бомбардировщику уйти от четырех истребителей – это уже победа. Но экипаж не просто ушел, а еще и сбил одного! И вдруг такое обвинение от начальника ВСС! И никто не осудил Свирко, когда он выпалил: «Я плохо стрелял? Вот полетите, товарищ капитан, и покажите, как надо стрелять! На земле мы все мастера теории обучать! Там, – Леня вытянул правую руку вверх и для убедительности приподнялся на носках, – там, в воздухе, надо показывать, а не в землянке».

Капитан, оскорбленный в своих лучших намерениях, сверкнул глазами и резко ответил: «Вы забываетесь, товарищ младший лейтенант! А показать, как надо стрелять, покажу при первом удобном случае!»

И он резко хлопнул дверью» [97].

На следующий день в составе одного из экипажей он действительно полетел в качестве воздушного стрелка. Вечером в той же столовой кто-то спросил: «А где начальник стрелковой службы?» И когда в ответ раздалось: «Сбит!» – разразился гомерический хохот. Отец рассказывал, что смеялись все, смеялись до слез, хотя жалко было и экипаж, и в общем-то хорошего человека капитана Китрова, но смеялись.

В середине февраля за каких-то пять-шесть дней полк потерял десять экипажей.

Анализируя действительно огромные потери, которые нес в те дни 39-й полк, я прихожу к выводу, что главная причина заключалась в том, что, выполнив основную задачу – сбросить на вражескую колонну или станцию бомбы, вместо того чтобы скорее уходить на свой аэродром, пока не появились истребители, экипажи начинали штурмовать колонну, станцию, отдельные автомобили. Это только громко сказано «штурмовать», а фактически всего лишь производить обстрел из пулемета. Стреляешь ты, стреляют в тебя, но если с «пешки» мог стрелять по колонне только один член экипажа, то в нее стреляли все. Стреляли и попадали. Следует помнить, что Пе-2 – не штурмовик и в отличие от Ил-2 не имеет броневой защиты летчика и мотора, а потому каждая выпущенная с земли пуля могла поразить экипаж, жизненно важные узлы и детали самолета. Подобные штурмовки были губительны и нецелесообразны, но они были страшной реальностью того периода. Причем это не было личной инициативой того или иного летчика, а требованием командования.

Помимо потерь от штурмовок гибли от огня зениток уже непосредственно над целью. Доставали и «Мессершмитты», так как в 1942–1943 годах летали без прикрытия. Впрочем, как рассказывал отец, «Мессершмитт» имел шанс сбить только с первой атаки, если же он промахивался, то догнать уже не мог, так как скорость у «пешки» была почти такая же. А на пикировании она не знала себе равных.

Хронология боевых потерь. Юго-Западный фронт

После прекрасного фильма «В бой идут одни «старики» совершенно неожиданно уже подзабытая песня обрела новую жизнь, получила новое звучание. Признаюсь честно, меня всегда смущала в ней одна строка: « Партизанский молдаванский собираем мы отряд ».

Дело в том, что в годы Великой Отечественной войны о молдавских партизанах долго не было и слуху. Первый партизанский отряд, а точнее, группа диверсантов в количестве 11 человек была выброшена на парашютах в ночь с 16 на 17 марта 1944 года, да и был в ней только один молдаванин, у которого к тому же не раскрылся парашют. А это – только через год после описанных в фильме событий.

В дальнейшем на территории Молдавии из 2892 партизан этнических молдаван было лишь семеро, а основную массу составляли русские, украинцы и белорусы. Песня про смуглянку-молдаванку, собирающую партизанский молдаванский отряд, казалась мне поэтической фантазией.