Зеленые холмы Африки - Эрнест Хемингуэй

Перед нами был высокий муравейник, мывскарабкались на него и огляделись. Но сквозь путаницу колючей зелени ничегонельзя было различить. Напрасно я надеялся отсюда увидеть льва, пришлосьспуститься и пройти еще шагов двести сквозь заросли колючих растений, похожихна кактусы. Впереди снова послышалось ворчание, потом рык, очень низкий ивнушительный. К этому времени мой пыл уже угас. Сначала я надеялся, что смогу сблизкого расстояния сделать точный выстрел, – ведь сумей я убить льва один,без Старика, такая победа долго радовала бы меня. Я твердо решил стрелятьтолько наверняка; на моем счету было уже три льва, и я приобрел некоторый опыт,но на этот раз волновался больше, чем за все время охоты в Африке. Я соспокойной совестью убил бы этого льва в отсутствие Старика, но сейчас мырисковали попасть в беду. Лев отступал по мере нашего продвижения вперед, ноотступал медленно.. Ему явно не хотелось двигаться с места, – должно быть,он наелся ранним утром, когда мы слышали его рев, и отяжелел. М`Кола все это ненравилось. Трудно сказать, что мучило его больше, – ответственность за моюжизнь перед Стариком или острое сознание беспомощности в этой опасной охоте, ноон был очень расстроен. В конце концов он положил руки мне на плечи, заглянул влицо и трижды яростно потряс головой.

– Хапана! Хапана! Хапана, бвана! –Он протестовал, сетовал и молил.

«В конечном счете, какой смысл тащить егодальше, раз все равно стрелять невозможно?» – подумал я. Да я и сам рад былвернуться.

– Ладно, – сказал я. Мы вернулисьобратно той же дорогой, пересекли открытую равнину и добрались до деревьев, укоторых ждала Мама.

– Ну что, видели его?

– Нет, – ответил я. – Нослышали рев три или четыре раза.

– Страшно было?

– Самую малость, только под конец. Но скаким удовольствием я пристрелил бы его, сказать невозможно.

– Ох, как я рада, что вывернулись! – сказала она. Я вытащил из кармана словарь и составил фразу наломаном суахили. Для этого нужно было отыскать слово «нравиться».

– М`Кола нравится симба?

Теперь М`Кола снова обрел способностьулыбаться, и китайские усики по углам его рта задвигались.

– Хапана, – сказал он и помахалрукой у себя перед носом. – Хапана!

«Хапана» означает «нет».

– Попробуем убить куду? – предложиля.

– Хорошо, – с чувством ответилМ`Кола на суахили. – Лучше. Много лучше. Тендалла, да, да. Тендалла.

Однако мы не видели ни одного самца куду, покастояли здесь лагерем, и через два дня двинулись в Бабати, а оттуда в Кондоа ичерез всю страну к Хандени, на побережье.

Мне и прежде не по душе был этот лагерь,проводники, да и самая местность. У меня создалось впечатление, что вся лучшаядичь в этих краях уже перебита. Нам было известно, что здесь водятся куду ипринц Уэльский застрелил антилопу как раз близ этого лагеря, но в нынешнемсезоне здесь уже побывали три охотничьи экспедиции, да и местные жители тожеохотятся – они якобы защищают свои посевы от бабуинов, но при встрече сафриканцем, вооруженным мушкетом, кажется странным, что он преследует бабуинов задесять миль от своей шамбы, до самых холмов, где обитают куду. Я решительностоял за то, чтобы ехать дальше и попытать счастья в другом месте, околоХандени, где никто из нас еще не бывал.

– Ну, что ж, едем, – согласилсяСтарик. Новое место оказалось подлинной находкой. Куду то и дело пробегаличерез открытые поляны, а мы сидели и ждали, пока появятся еще более крупные, ибили их на выбор. К тому же по соседству водились черные антилолы, и мы решили,что первый, кто убьет самца куду, отправится за ними. Я торжествовал, Карл тожеприободрился в этой новой, сказочной местности, где непуганые звери оказалисьтакими доверчивыми, что нам просто совестно было стрелять их.

Едва рассвело, мы тронулись в путь безносильщиков, которые должны были снять лагерь и следовать за нами на двухгрузовиках. Добравшись до Бабати, мы остановились в маленькой гостинице надозером, где пополнили свой запас консервов и выпили холодного пива. Затем мыповернули к югу. Дорога была хорошая, ровная, она пролегала через лесистыехолмы, над бескрайними масайскими степями и дальше прямиком через плантации,где высохшие, сморщенные старухи и старики гнули спины на маисовых полях; одназа другой убегали назад пыльные мили, и наконец, миновав выжженную солнцемдолину, где ветер вздымал на нашем пути тучи песка, мы доехали до немецкогогарнизонного городка Кандоа-Иранджи, где под деревьями белели красивые домики.

Мы велели М`Кола дожидаться грузовиков наперекрестке, поставили свою машину в тень и отправились на военное кладбище,намереваясь затем нанести визит местным властям; но был час завтрака, и, нежелая никого беспокоить, мы обошли содержавшееся в образцовом порядкеживописное кладбище, где мертвецам не лучше и не хуже, чем во всяком другомместе, выпили пива в тени дерева, – здесь было так прохладно посленестерпимого солнечного жара, от которого тяжестью наливались шея иплечи, – а потом, отдохнув, сели в машину и выехали на дорогу, чтобывместе с грузовиками двинуться на восток, к новым местам.

Места эти были для нас совсем новые, но в нихпроступали черты древнейших стран. Мы ехали по уступам скал, узкой тропой,исхоженной караванами и скотом, и бездорожье каменной осыпи подымалось междудвумя рядами деревьев, уходя в горы. Все здесь было удивительно похоже наАрагон, и я только тогда поверил, что мы не в Испании, когда вместо вьючныхмулов нам повстречались туземцы, человек десять, – все с непокрытымиголовами, босые, одежда их состояла из куска белой материи, собранной у плечанаподобие тоги. Но вот мы разминулись с ними, и высокие деревья вдоль тропы,извивающейся по скалистым выступам, – это снова Испания, и будто я опятьеду верхом – сзади лошадь и спереди лошадь, и мне страшно смотреть, как накрупе у передней мерзостно копошится мошкара. Точно таких мошек мы находилиздесь на львах. В Испании, когда эта гадость заползала тебе за шиворот, чтобыубить ее, приходилось снимать рубашку. Какая-нибудь одна-единственная проникнетпод воротник, поползет вниз по спине, потом переберется под мышку, оттуда наживот, к пупку, под брючный пояс, и – плоская, никак ее не раздавишь –ускользает от твоих пальцев с такой ловкостью и быстротой, что с ней несладишь, пока не разденешься догола.