Пряная штучка - Марина Ефиминюк

– Ладно, тяпка была плохим примером, – пробормотала я, поднимая шаль, а заодно белый горшок с удобной ручкой и большим синим цветочком на пузатом боку. – Гляньте, какой отличный горшок! В него можно посадить цветы. Например, домашние розы. А вы говорите, рухлядь.

– Дамочка, никто не будет сажать цветы в ночную вазу, – сморщился от вида посудины старьевщик. Непрошено в голове мелькнула мысль, что именно наполняло вазон прежде, чем в доме был поставлен человеческий ватерклозет. Я моментально горшок отбросила.

– А как вам вот это? Настоящая фарфоровая кукла двадцатилетнего возраста, – потрясала я игрушкой, наряженной в почерневшее от пыли кружевное платьице. – Раритет, таких теперь днем с огнем не найдешь!

– У куклы выколупан глаз.

– Правда, что ли? – Я посмотрела в личико игрушки, глаза действительно не имелось. Оставалось изобразить праведный гнев: – Не понимаю, вы старье скупаете или бриллианты в залог берете?!

Нам обоим становилось очевидно, что бой за стоимость моего, вернее, дядькиного хлама был проигран. Я начала замерзать и хотела вернуться в тепло. Пришлось сдаться:

– Сколько, вы говорили, дадите за все эти богатства?

– Тридцать шиллингов.

– Вы говорили сорок! – возмутилась я.

– Тридцать пять, – надул щеки старьевщик.

– Сорок, и ни пенни меньше!

– Тогда тоните в своем хламе. – Он развернулся и уже направился к задней двери дома.

Я немедленно припомнила, что попросила приехать старьевщика, когда не захотела платить мусорщикам за перевозку рухляди на городскую свалку. И ведь все равно задушила жадность! Вместо того чтобы насладиться приятным дополнением в виде сорока монет, принялась торговаться за старье с таким остервенением, будто продавала последний золотой зуб. Что за мерзостный характер?

– Ладно, ладно! – помахала я рукой, останавливая афериста, мол, уговорили. – Забирайте за тридцать пять шиллингов и шесть пенни.

Не без торжества старьевщик принялся отсчитывать монетки из кожаного кошеля и со звяканьем перекладывать в мои подставленные ладони. Он будто специально тянул, не желая расставаться с денежками. Просматривал на свет, тер о рукав замызганного сюртука, а потом вдруг решил оскорбить меня, наплевав на невиданную сговорчивость:

– А я там видел у вас конь в лавке стоял…

– Не продается! – отрезала я.

У этого человека хотя бы что-то святое за душой имеется? Гордого бронзового скакуна принять за старье?! Какая наглость!

Наконец хлам был загружен в тележку и вывезен из сада через заднюю калитку. Старьевщик поехал по узкой улочке между домами, а над его головой на шесте кряхтел колокольчик, делавший отчаянные попытки привлечь внимание домохозяек. А вдруг кто-нибудь в нервическом припадке захочет избавиться от годной сковороды, чтобы часом не прибить этой сковородой непутевого или, наоборот, слишком деятельного мужа?

– Алекса! – позвала меня Стаффи, выглянув в сад. – У нас проблема!

Закрыв калитку на засов, я быстро вернулась в дом. В лавке с самого утра было много народу, и из торгового зала раздавался голос Ирвина, кокетничавшего с покупательницами.

Он так здорово справлялся, что я уже подумывала, как бы соблазнить ценный кадр на измену. В смысле бросить учебу у плотника и перейти работать в «Пряную штучку», даже попыталась у Этана осторожно выяснить стоимость подмастерья, но тот от разговора ловко ушел. Как разгадал коварный план!

– Что случилось? – Попав из холода в тепло, я встряхнулась, как кошка.

– Нам привезли бумагу для этикеток, – загробным голосом объявила Стаффи и растянула из плотного рулона коричневатый хвост. Бумага оказалась тонкой, хрусткой и ужасно похожей на гладкий пергамент. Совершенно точно чернила на такую не лягут, а на банках начнут просвечивать этикетки.

– Ты в накладной подписалась? – уточнила я, и Стефани опустила голову, давая понять, что дело проиграно.

– Хоть самой перчи, комкай и жуй! – жалобно причитала она, вероятно, отчаянно пытаясь выдавить слезу, но со слезами решительно не складывалось, и тогда проштрафившаяся подружка решила разъяриться: – Мошенники! Я же проверила один рулон! Нормальная бумага, а это что? Сморкаться и рыдать!

– Что ты сказала? – чувствуя, как внутри начинает зудеть в преддверии очередного озарения. Предыдущая идея нам за пару дней принесла почти сто золотых, и мне даже удалось отложить небольшую сумму в банку с прилепленной бумажкой: «Маринованному огурцу».

– Рыдать? – осторожно повторила она.

– До этого.

– Сморкаться?

– Светлый божечка, с чего ты жаловаться начала? Что ты говорила? Перчи, заворачивай и ешь?

– Не совсем так… но в целом…

– Стаффи, ты гениальна! – звонко хлопнула я в ладоши, и подруга машинально попятилась.

– Я?

– Перчи, заворачивай и готовь! Что может быть проще? – радовалась я, кажется, действительно чуточку напоминая сумасшедшую. – Мы сделаем перечную бумагу! Просто заверни мясо, поставь на огонь, доставай и ешь. А бумаги у нас теперь столько, что можно всем домом мумиями обвернуться!

Неприятную мысль о том, что голь на выдумки хитра, я затолкала подальше в подсознание.

– Что это с ней? – вошел в кухню Этан и с подозрением покосился в мою сторону.

– Она старьевщику продала хлам и, похоже, на радостях умом немножко тронулась, – громким шепотом оповестила Стаффи и для наглядности повертела пальцем у виска.

– Я тебя слышу, – фыркнула я. – И вижу!

– Знаю, – бросила она напоследок и сбежала в торговый зал, оставив нас с плотником одних.

– Я приладил новую вывеску. – Этан принялся умываться в кухонной раковине, как будто на втором этаже не было банной комнаты. – Если кто-нибудь решит снять, его ждет неприятный сюрприз.

– У меня в последнее время не жизнь, а сплошной сюрприз. Ненавижу сюрпризы, – пробормотала я, вытаскивая с полки мамины блокноты, чтобы найти рецепт запеченного мяса в пергаментной бумаге. Когда я выпрямилась, то едва не уперлась носом в грудь Этана – не заметила, как подошел. От него пахло свежей древесной стружкой, хвойным щелоком и чем-то еще сугубо мужским. С удивлением я подняла голову, мол, в кухне места мало?

– Ты правда пойдешь на свидание с тем лавочником? – хрипловатым голосом спросил он.

– Ты поэтому меня припер к кухонному прилавку? – возмутилась я, делая вид, что вовсе не смущена неожиданным мужским поведением соседа, и прошмыгнула к столу. – Да, я пойду на свидание! В субботу. Вечером. С ним вдвоем.

– Кто вообще ходит на свидания с парнем по имени Фред Оутис? – вдруг высказался Этан, заставив меня пренебрежительно фыркнуть. – Что за глупое имя? Что за идиотская фамилия?

– А у тебя хорошая фамилия? Может, она ненастоящая! – взорвалась я, почувствовав себя ужасно обиженной, и тут же пошла в наступление, ткнув в сторону плотника рулоном хрусткой бумаги. – Кстати, ты живешь в моем доме, ешь на моей кухне, чинишь мою крышу, а я только один документ у тебя видела, когда в сундук с вещами залезла!