Первая леди города, или Между двух берегов - Марина Крамер

– На выход!

– Куда ночью-то? – вскинулась Лизочка, но милиционерша цыкнула:

– К стене лицом! И не разговаривать! Вставай, Коваль, чего разлеглась?

Марина встала, не очень понимая, что происходит, натянула сапоги, подобрала волосы, воткнув заново шпильку.

– Встать лицом к стене! – выведя ее из камеры, скомандовала баба, запирая дверь. – Вперед, руки за спину.

Охранница повела ее по каким-то коридорам, и Марина подумала о том, что, если бы пришлось возвращаться одной, она заблудилась бы непременно. Наконец баба остановилась перед какой-то дверью, за которой слышались пьяные голоса. Она втолкнула Марину внутрь и тоже вошла следом. За столом, накрытым газетами, на которых красовались пустые и еще не совсем водочные бутылки и нехитрая закусь, восседали пьяные Гордеенко, капитан, избивший ее, и заместитель прокурора Климов.

– О-па! А вот и наша королева! – пьяно хохотнул Гордеенко. – Садись, Коваль, выпей с нами!

– Я не пью водку, – спокойно отказалась она, продолжая стоять у двери.

– А, ну, понятно – в падлу тебе с ментами-то остограммиться, вдруг узнает кто – не отмоешься!

– Да не в том дело, она просто нашим обществом брезгует! – встрял Климов, тоже неплохо знавший Марину. – Мы с тобой, Иваныч, недостаточно воспитаны и культурны! Хамы деревенские! А это ж у нас первая леди города, даже круче мэрской жены! Королева дерьма!

Коваль молчала, понимая, что каждое произнесенное слово выйдет ей уже не просто боком, а скорее раком – пьяные мужики непредсказуемы, как мартышки с гранатами.

– Что гляделки пялишь? – не вынес ее взгляда капитан. – Отвернись, а то не выдержу – добавлю!

Вот это точно беспредел – трое здоровых мужиков в погонах среди ночи выдернули из камеры задержанную и глумятся как могут! И не докажешь потом. Марина так и стояла у стены, прислонившись к ней спиной, чтобы не упасть. Капитан подошел вплотную, шатаясь, и положил на лицо свою лапищу, поворачивая голову в сторону:

– Я же сказал – отвернись, курва! – Мотнув головой, Коваль сбросила его руку и тут же получила пощечину.

– Товарищ капитан, не надо! – неожиданно вступилась милиционерша. – Ведь женщина…

– Это, Ольга, не женщина – это сатана в юбке! – заржал Климов. – Не читала, что ли, что в досье на нее написано? Коваль Марина Викторовна, она же – Наковальня, она же – Черная Вдова. Реально вдова, между прочим, да, Коваль? Вдова владельца крупнейшей строительной конторы в регионе Малышева Егора Сергеевича, некогда тоже замешанного в криминале. – Климов откинулся на спинку стула, закинул руки за голову и, прищурив глаза, продолжил: – Глава крупной ОПГ, на счету которой бандитизм, разбой, налеты на торговые точки. При задержании может оказать сопротивление, да, Марина Викторовна? – Коваль только брезгливо усмехнулась – ну и наворотил! – Держу пари, Ольга, что с пистолетом и с автоматом она лучше тебя управляется! Что глядишь, Коваль, не ожидала? А мы ведь действительно целое досье на тебя собрали – там и Мастиф, и некто Ваня Воркута, крупный питерский авторитет, и семеро его охранников. Кто еще, Иваныч? – толкнул он в бок Гордеенко, и тот продолжил:

– А еще какие-то залетные украинцы, пытавшиеся убить Малышева, и несколько членов твоей же банды, а самое главное, Строганов и Гамзаев со всей охраной, да, Коваль? И по мелочи – владелец ресторана «Карусель» Игорь Мешарин. Может, забыл кого, так ты уж напомни, я человек немолодой, память подводит.

«Да, подготовились, никого не забыли! И даже лишнего навешали, господа любители досье! Моих тут ровно половина, мне чужого не надо. Если по старому Уголовному кодексу посчитать, то корячился бы мне „вышак“, к бабке не ходи! А сейчас потянет на пожизненное, это ж ясно, вот только дают ли женщинам такие сроки?» – отстраненно, словно не о себе, подумала Марина.

Менты ждали реакции, но Коваль не подала вида, как учил Хохол. Ее молчание бесило их, капитан вообще не мог сидеть спокойно, так руки чесались.

– Ну, Коваль, договариваться будем? – глумился Гордеенко. – Твой покойный муженек пытался втереть мне, что это он завалил Строганова и Гамзаева со товарищи, но что-то не верится. А вот ты могла запросто!

– Докажи! – спокойно отпарировала она. – Свидетели есть у тебя? Нет? О чем речь тогда? Голословные обвинения в суд не потянешь, так ведь, Климов? Докажи, а потом уж говори.

– И докажу! У меня и человечек имеется, который все подтвердит! – окрысился Гордеенко. – И еще кое-что я сделаю. Завтра же закрою твоего охранника, пригрожу, что отдам тебя к насильникам в камеру, – вот и все доказательства. А начнет на себя брать, точно тебя засуну в «девятку», там одни эти уроды собраны – то-то повеселишься!

– И что? Думаешь, звезду на погоны новую прицепишь? А если не по-твоему пойдет? И этих лишиться можешь! – Но фраза про человечка засела в мозгу занозой.

«Наверняка это кто-то из своих, из тех, кто не на глазах, а так – на подхвате. И это плохо, очень плохо…»

Гордеенко, пьяно качнувшись, вышел из-за стола и залепил ей еще одну пощечину. Ну, ясное дело – сейчас она полностью в их власти, могут сделать все, что в голову взбредет, потом не докажешь, что и как было. Неполноценность отдельных представителей мужского рода проявляется как раз так – от злости на то, что женщина добилась большего, чем они, постараться унизить ее, растоптать физически и морально. Словно тем самым они смогут оправдать собственное незавидное положение. Марина прекрасно знала, как это бывает, – несколько лет терпела подобное от Нисевича.

– Слушай, Наковальня, ну, на хрен тебе головняк этот весь? – протянул лениво Климов, отправляя в рот кусок колбасы. – Давай по-доброму. Ты подпишешь тут пару бумажек, а я подумаю, как тебе скостить пару лет. Ты ведь понимаешь, что дело не в трости твоей совсем, а в другом.

– Ты сначала докажи, – повторила Марина, стараясь не взорваться.

– Так, по-хорошему не выйдет, начинаем по-плохому! – Гордеенко размахнулся и ударил ее кулаком в солнечное сплетение.

Но Коваль, справившись с болью, вдруг начала сопротивляться и сопротивлялась до тех пор, пока рассвирепевшие менты втроем не начали молотить ее ногами, свалив на пол. Она очень быстро потеряла сознание и не чувствовала уже ничего – ни боли, ни хруста собственных костей, ломаемых ментовскими ботинками, ни истошного визга милиционерши Ольги, благодаря вмешательству которой она вообще осталась жива…

Марина с трудом открыла глаза и не сразу поняла, где находится – белые стены, потолок, покрытый плиткой, белые жалюзи на окне. Она попробовала шевельнуться и не смогла – на ней был гипсовый панцирь, сковавший от шеи до бедер, плюс к тому – гипс на левой кисти. Что произошло, Марина совершенно не помнила – в сознании зияла черная дыра. Дверь открылась, и на пороге возник Хохол в белой больничной накидке и с огромным букетом желтых хризантем. Точно такие же букеты в количестве пяти штук красовались по всей палате в банках – значит, это от них так пахло семечками…