Метро 2033. Слепцы - Дмитрий Ермаков

– Маша! – выдохнул мальчик. Конечно, это могло быть и любое другое слово, например, «машина». Однако что-то подсказало мальчику: догадка верна.

Герман беззаботно улыбнулся, всем своим видом показывая, что это слово он выбрал совершенно случайно. Федя фыркнул. Именно так реагировали все взрослые на любые вопросы, касающиеся любви. Еще одна великая загадка, остававшаяся за гранью понимания. Занимаясь этим постоянно, даже почти не таясь, взрослые все равно считали любовь чем-то то ли стыдным, то ли тайным. Или делали вид, что считали, следуя очередному глупому «правилу». Федя понять этого не мог.

В любой иной ситуации Федя пришел бы в ярость.

«Что стыдного в любви? Любишь женщину? Так и говори, чего мямлить?!» – обычно думал он. Сейчас мальчик, напротив, пришел в восторг. Внушавший ему ужас пришелец оказался самым обычным человеком. Таким же, как все.

– Понятно, – решил закрыть тему Федя, – я тоже иногда пробую писать. Но больше всего я музыку люблю.

– Слушать или исполнять? – уточнил Герман.

– И то, и другое. Кстати, не желаешь ли пройтись до Музыкального зала? Заодно расскажу что-нибудь о наших пещерах, я много интересного знаю. Там как раз сейчас Маша репетирует, – добавил Федя, сощурив глаза, когда увидел, что космонавт колеблется.

– Меня вроде старушка обещала по всем залам провести. Эта, как ее, Ханифа, – пробормотал он, но тут же тряхнул головой и добавил с улыбкой: – Но с радостью пройдусь и с тобой, лишним не будет!

Федя любил гулять вниз по туннелю пещерного метро. А вот вверх, туда, где поджидали Мертвая станция и Завал, он не ходил никогда. Когда однажды Алекс начал то ли в шутку, то ли всерьез подбивать Федю пойти «подергать смерть за усы», мальчик смерил весельчака тяжелым взглядом и произнес сухо:

– Ты предложил – ты и дергай.

Алекс опешил, пробормотал: «Ну и пацан растет у нашего вождя… Орел!» – и ретировался.

Федя прекрасно знал: лучшее, что его ждет наверху, это смерть. Еще меньше хотелось ему потерять дар речи, слух, зрение или память. Он не знал никого, кто бы попал на Мертвую станцию или к Завалу и вернулся прежним.

– Какой-то ты неправильный у нас, Федька, – заметила Даша Кружевницына, выслушав объяснение, почему сын вождя никогда даже не делал попыток подняться наверх. – В былые времена ребятня обожала лазать туда, где было написано: «Не влезай – убьет!»

Видя, что мальчик готов обидеться, Дарья Сергеевна поспешно добавила:

– Нет-нет, ты молоток! Ты дело говоришь! Я просто хотела сказать, что обычно дети так, как ты, начинали рассуждать лет в двенадцать… А тебе десять.

– Значит, я необычный, – повел плечами сын вождя.

Даша кивнула и молча пожала ему руку. Больше этой темы они не касались.

О том, что он повзрослел не по годам, Федя часто слышал и от матери, и от отца. Разница заключалась в том, что отец радовался, а мать – печалилась. Умом Наташа понимала: будь ее сын так же легкомыслен и беспечен, какими в его возрасте «положено» быть, его постигла бы судьба других пещерных детей. Но сердце женщины болело.

– У нашего Дяди Федора нет детства, – шептала Наталья, поверяя свое горе мужу в те редкие минуты, когда самообладание изменяло ей.

– Нет, – соглашался Афанасий, – зато есть жизнь. И будущее.

Федя слышал эти разговоры. В такие минуты ничего не хотелось ему так сильно, как порадовать маму. Но как сделать это – он не знал. Из слов Алекса и Даши следовало, что быть ребенком – значит капризничать и лезть, куда запрещено, просто потому, что хочется. Федя каждый раз приходил к выводу, что тогда он быстро и бесславно погибнет, и лучше уж оставаться собой.

– Туннель специально так построили, чтобы по нему можно было ходить, – рассказывал Федя, – на случай, если что-то с поездом случится.

Они шли по специальному пешеходному карнизу, гладкому и ровному, идущему вдоль всей стены туннеля. Впереди мальчик со светильником, следом – Герман. Сначала Герман пару раз спускался на пути, желая идти рядом с проводником, но тут же начинал спотыкаться, и в итоге вернулся обратно на тропу.

– Да, – признал он, – так удобнее. И откуда ты все знаешь? Про туннель, про метро, про пещеры… Вообще про всю старую жизнь.

– А чем еще заниматься тут? – пожал плечами мальчик. – Ну, поработал час, два. Ну, поприседал минут десять, ну отжался от пола раз двадцать. А дальше? Спать? Есть? В носу ковырять? Вот и учим истории про прежнюю жизнь.

Герман издал неопределенный звук и больше не перебивал его.

– А вот и «Зал Анакопия». Конечная, просьба освободить вагоны, – объявил мальчик смешным голосом, когда туннель кончился, и они оказались на перроне станции. – Когда-то отец пытался приспособить для жизни и эту станцию тоже, но быстро понял, что это бессмысленно. На путях стоит поезд «Турист». Он работал на аккумуляторах.

– На чем? – переспросил Герман.

Федя тяжело вздохнул. Сложно было привыкнуть, что взрослый, да еще и явившийся из внешнего мира, не знает самых простых вещей.

– У него был запас энергии. От нее работали лампочки. Поэтому когда все случилось, люди первое время сидели тут. У кого-то оказалась с собой еда, у кого-то вода. Кто-то захватил теплую одежду, например, мои папа и мама. Людям казалось, что скоро придут спасатели и вытащат их из западни.

– Но никто не пришел… – прошептал Герман.

– Но никто не пришел, – тихо повторил мальчик. – Зато кончилась еда. И сели аккумуляторы. А потом…

– Не надо, – так же тихо произнес космонавт.

– Вождь уже рассказал о тех днях?

– Нет. Но я видел сны. Кошмарные видения про Кровавую станцию и то, что там происходило. Про войну пещерных людей с каннибалами. Видел, как насиловали женщин. Как убивали мужчин. Омерзительные, невыносимые картины. Боже…

Космонавта замутило. Он начал шарить по воздуху в поисках опоры и в конце концов схватился за стену ржавого вагончика.

– Осторожнее! – воскликнул Федя.

Металлическая конструкция, простоявшая у перрона двадцать лет, держалась на честном слове. Поезд слегка накренился. Перепуганные шумом светлячки засияли ярче, и люди увидели, что из окон и дверных проемов «Туриста» высыпались человеческие кости.

– Черт побери! – ахнул Герман.

– Боже… Я и не знал, что тут тоже хранят… – прошептал мальчик.

Сколько жизней оборвалось здесь? Сколько веселых, улыбчивых туристов, ехавших на экскурсию в пещеры развлекаться, стали пищей для своих обезумевших собратьев?

Прошло несколько минут, и вдруг из дверцы, ведущей на станцию, показалась Мария Острикова.

– Что за шум, а драки нет? – со смехом сказала она. Потом Маша тоже увидела кости и мигом замолчала.

Первым тишину нарушил Герман.