Медовый месяц - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Я стану платить тебе по две тысячи долларов в месяц, лишь бы ты оставался здесь.

Гордон в изумлении уставился на нее.

— По две тысячи долларов в месяц, пока вы здесь остаетесь. Я уже плачу за дом и оплачиваю все расходы на продукты. А эти две тысячи будут вам просто на карманные расходы.

Гордон издал горлом мягкий свистящий звук. Его лицо, казалось, осунулось, и он заговорил тихим, внезапно осипшим голосом:

— Какое ты имеешь право вот так вмешиваться в нашу жизнь?

— Меня беспокоит Шанталь, только и всего. Я должна заботиться о ней.

— Я ее муж. Я о ней и позабочусь.

Но в его голосе уже не было прежней уверенности, и Хани поняла, что победила.

Начался хайэтес. Пока Гордон и Шанталь валялись в доме, поедая все, что готовила Хани, и неотрывно глядя в телевизор, она окончила курс средней школы с отметками «отлично» по всем предметам, за исключением физики, к которой питала неприязнь. В июне вся троица слетала в Южную Каролину навестить Софи. Сейчас парк производил еще более удручающее впечатление, чем ей помнилось. Аттракционы были распроданы за бесценок, а «Бобби Ли» в конце концов развалился во время шторма на части и оказался на дне Серебряного озера. Хани опять попыталась уговорить тетку переехать в Лос-Анджелес, но Софи наотрез отказалась:

— Хани, мой дом здесь. Ни в каком другом я жить не желаю.

— Но это небезопасно, Софи.

— Еще как безопасно. Здесь же Бак.

На следующий день Хани поехала в город к адвокату, которого наняла в декабре для улаживания вопроса о покупке парка. К вечеру она подписала окончательные бумаги. Это приобретение на некоторое время подорвет ее финансовые дела, и вновь открыть парк удастся не вдруг, но по крайней мере она уже не расстанется с ним.

— Хани, я же просила вас на последней реплике пройти мимо Дэша и стать к окну! — Дженис Стейн, единственная женщина среди постановщиков сериала, указала на нужную позицию.

Хайэтес закончился. За окнами стоял август, и они опять работали в студии — снимали вторую часть сериала для сезона восемьдесят первого — восемьдесят второго года. Хани пребывала в скверном настроении с самого момента возобновления съемок. Дэш вел себя так, словно был нисколечко не рад увидеть ее вновь, а Эрик — тот и вовсе едва ответил на ее приветствие. Лишь Лиз Кэстлберри, эта королева сучек, остановилась перекинуться словом, но она была последней, с кем бы Хани хотелось поговорить.

Упершись рукой в бедро, Хаии уставилась на Дженис, стоявшую посреди декораций, изображавших гостиную домика на ранчо:

— Но я хочу пройти только после того, как скажу: «Успокойся, папочка». Так будет точнее!

— Это будет слишком поздно, — ответила Дженис. — К этому времени вы уже должны стоять у окна.

— Но я не хочу делать это таким образом.

— Постановщик здесь я, Хани!

Прищурив глаза, Хани заговорила своим самым противным голосом:

— А я здесь актриса, пытающаяся прилично сыграть роль. И если вам моя работа не нравится, не лучше ли вам подыскать другой сериал и командовать там себе на здоровье!

Стремительно миновав Дэша, стоявшего у окна со сценарием в одной руке и чашкой кофе в другой, она покинула съемочную площадку. В прошлом году все они запугивали ее, но в этом все будет по-иному. Ей надоели эти люди, гоняющие ее взад и вперед, надоело бесконечное нытье Гордона о жизни в Беверли-Хиллэ, надоела вечно недовольная гримаса Шанталь. Раз все равно она ни от кого слова доброго не слышит, то какая разница, как она будет себя вести?

Хани свернула в коридор, ведущий в гримерные, и увидела в его конце Эрика. При виде его у нее ноги стали как ватные. Он провел лето на съемках фильма, где впервые снимался в главной роли, и сейчас выглядел таким красивым, что она не могла оторвать от него глаз.

С ним беседовала Мелани Осборн, привлекательная рыжеволосая девушка, одна из новых ассистенток постановщика. Они стояли так близко друг к другу, что Хани сразу поняла — разговор идет вовсе не о работе. Мелани склонилась к нему в такой доверительной, откровенной манере, что у Хани от зависти свело пальцы на ногах.

Эрик поднял голову и увидел, что подходит Хани. Потрепав Мелани по щеке, он прошел в вестибюль и исчез в своей гримерной.

Настроение у Хани окончательно испортилось.

Мелани подошла к ней с дружелюбной улыбкой:

— Привет, Хани! Я только что слышала, что Росс требовал вас к себе, как только вы освободитесь.

— Ну так пусть пойдет и найдет меня.

— Хорошо, мадам, — пробормотала себе под нос Мелани, когда Хани повернулась, чтобы уйти.

Хани резко остановилась и обернулась к ней.

— Что вы сказали?

— Я не говорила ничего.

Хани окинула взглядом длинные волнистые волосы Мелани и ее пышную грудь. На прошлой неделе ее собственные волосы в очередной раз подстригли «под горшок».

— Вы бы лучше последили за собой. Терпеть не могу таких умниц!

— Прошу прощения, — холодно сказала Мелани. — Я не хотела вас обидеть.

— Нет, хотели.

— Постараюсь впредь не допускать подобных ошибок.

— Постарайтесь впредь держаться от меня подальше.

Сжав зубы, Мелани двинулась по коридору, но Хани овладело какое-то злобное чувство. Ей захотелось унизить Мелани за то, что она так красива, женственна и так умеет разговаривать с Эриком. Захотелось наказать за то, что она запросто перебрасывается шутками с Дэшем, ей симпатизируют все в группе, что у нее полированные, покрытые красным лаком ногти на ногах.

— Сначала принесите мне кофе, — резко сказала она. — Подайте его в мою гримерную. Да поторопитесь.

Какое-то мгновение Мелани непонимающе смотрела на нее.

— Что?

— Вы слышали меня?

Рыжеволосая не шелохнулась, и тогда Хани подбоченилась:

— Ну?

— Идите вы к черту!

Росс вышел из-за угла как раз вовремя, чтобы услышать последние слова ассистентки. Он остолбенел. Мелани повернулась и, увидев Росса, побледнела.

Хани шагнула вперед:

— Вы слышали, что она сказала?

— Ваше имя? — рявкнул Росс.

Вид у ассистентки сразу стал больным.

— Э-э… Мелани Осборн.

— Вот что, Мелани Осборн, вы только что пополнили ряды безработных. Соберите вещи, и чтоб духу вашего здесь не было!

Мелани повернулась к Хани, ожидая, что та скажет что-нибудь, но словно все дьяволы ада своими вилами зажали ей рот. Совесть возопила, требуя рассеять недоразумение, но гордыня оказалась сильнее.

Когда стало ясно, что Хани не собирается ничего говорить, в глазах Мелани появилась горечь.