Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Новый Дом правительства, который вскоре покрыли огромным куполом цвета меда, оказался слишком грандиозным для того, чтобы из него получился комфортабельный дом. Гости чувствовали себя, словно в тюрьме. Можно было потеряться, поскольку жилые апартаменты изолировали в четырех огромных крылах с колоннами. Здесь посетители сталкивались с большими свободными пространствами и роскошью без комфорта. В здании не имелось клозета, а еду всегда подавали холодной, потому что кухни находились в 200 ярдах.

Однако здание идеально подходило для того, чтобы служить штабом империи. Мраморный зал построен по типу римского атриума. Потолок поддерживали дорические колонны, покрытые блестящим белым чунамом (полированной штукатуркой из морских раковин). Пол выполнен из серого мрамора. Вдоль стен поставили бюсты дюжины императоров.

Над Мраморным находился танцевальный зал с колоннами таких же впечатляющих масштабов. Паркет сделали из отполированного тикового дерева, вдоль боковых стен установили огромные зеркала, все это освещалось многочисленными хрустальными люстрами[305]. Неоклассическая архитектура подчеркивалась гербами, захваченным оружием, статуями львов и гипсовыми сфинксами. Двум сфинксам отрезали грудь, потому что один адъютант подумал, что «генерал-губернатора могут шокировать их формы»[306]. (То было серьезное заблуждение, поскольку Ричард Уэлсли был склонен к такому чудовищному промискуитету, что даже его брат Артур, которого самого на карикатуре изображали седлающим прямо стоящую пушку, хотел, чтобы его кастрировали).

Директора «Ост-Индийской компании» так далеко не заходили, но несравненное великолепие Дома правительства, который стоил 170 000 фунтов стерлингов, вызвало невыносимую боль на Леденхолл-стрит. Уэлсли заявлял, что здание необходимо для поддержания здоровья генерал-губернатора в тяжелом климате. Он действительно страдал от фурункулов и нарывов («ужасающая проказа»), а также от геморроя, жалуясь жене: «Я превратился в скелет — желтый, дрожащий, лишенный аппетита. Не могу спать, слишком слаб, чтобы два раза обойти комнату по кругу»[307].

Но Уэлсли, без сомнения, согласился бы с известным оправданием роскоши Дома правительства, высказанным лордом Валиантом. Тот без труда соединил расовые предрассудки и социальный снобизм, придерживаясь стандартной точки зрения: восточные люди с презрением отнесутся к проявлениям «убогого меркантильного духа», но испытают благоговейный трепет и будут ослеплены театром власти. «Если вкратце, — заявил лорд, — то мне хотелось бы, чтобы Индией правили из дворца, а не маленькой конторки, пусть лучше в этом воплотятся идеи князя, чем розничного торговца муслином и индиго»[308].

Уэлсли в еще большей степени презирал «торговцев сыром с Леденхолл-стрит», поскольку его никогда не стеснял малодушный страх быть великим (каковой предположительно мешал им)[309]. Наоборот, губернатор предпринимал все усилия, чтобы поднять свой почти королевский статус. Он презрительно относился даже к самым могущественным из махараджей, называя низама Хайдарабада «высокопоставленным болтуном»[310]. Британский глава Индии настаивал на том, чтобы местные властелины принимали его, как «бога-покровителя»[311], со всей возможной пышностью: жезлоносцы должны были нести золотые жезлы, а слонов украшали драгоценными камнями.

По словам Чарльза Меткалфа, Уэлсли вошел в город Лакхнау в таком великолепии, что после этого описание Гиббоном римского триумфа императора Аврелиана кажется «заходом нищего»[312]. Губернатор полностью превзошел римлянина. А ведь во время триумфального шествия Аврелиана показывалось богатство Азии — двести экзотических животных, 1 600 гладиаторов, множество пленных варваров и взятая в плен царица Зенобия, которую заковали в золотые цепи. Она едва могла идти из-за веса бриллиантов.

Уэлсли давал аудиенции и торжественные приемы, чтобы «знатные господа Индостана могли прийти со всей своей варварской помпой и выразить почтение во дворце наместника короля»[313]. В других случаях он исключал индусов из социальных функций (но и Корнуоллис не подпускал их к официальным должностям).

Губернатор держался полностью отстраненно. «Я шествую, словно королевский тигр, в великолепии и одиночестве», — писал он. Судя по всему, невидимой для него оставалась армия мажордомов, дворецких, лакеев, телохранителей, жезлоносцев с серебряными посохами, носильщиков, посыльных, слуг с опахалами и других помощников.

Генерал-губернатор избегал общества своих белых подданных. Они были «такими вульгарными, необразованными, грубыми, фамильярными и тупыми, что вызывали отвращение. Их невозможно вынести, в особенности дам, ни одна из которых даже не выглядит прилично». (Мысли о «прилично выглядящих женщинах» было частой жалобой в стране, где цветущие девушки быстро превращались в сухих «мэм-сахиб», называемых «крашеными трупами». Говорили, что в Калькутте они представляют собой «свору кошек, которые чахли на протяжении последних десяти лет».)[314]

В любом случае Уэлсли считал себя обязанным следить «за соблюдением форм и церемоний, вводить государственность в общий вид учреждений и домов, исключать любое приближение к фамильярности и применять власть с должной степенью суровости и энергичности»[315]. Губернатор суровым тоном утверждал законность. Он учредил колледж в Форт-Уильяме, чтобы обучать служащих «Ост-Индийской компании» их обязанностям. Уэлсли запретил конные бега по воскресеньям. Он отменил удобные белые сюртуки из хлопчатобумажной ткани в пользу официальных, какие носили в Англии. Их приходилось надевать в жару, когда обедающие мечтали, как Сидни Смит, «снять с себя кожу и сидеть в одних костях»[316].

Тщеславие и надменность Уэлсли проявлялись в нагло вздернутом сильном подбородке и ледяном взгляде голубых глаз. Он отдалил от себя всех, кроме своих помощников, которые превозносили и расхваливали его. Но, утверждая свое положение на вершине социальной иерархии, губернатор делал с британцами лишь то же самое, что те делали с индусами.