Американский голиаф - Харви Джейкобс

– Как так вышло? – спросил Чурба у поднимавшейся над горизонтом Венеры. – Где я не туда свернул?

Он глубоко затянулся сигарой, однако забыл, что нельзя вдыхать. Спазм скрутил легкие. Чурба кашлял и охал, выплевывая коричневый сок на пышный арчеровский остров. Придя в себя, он сообразил, что повозка стоит на месте. Дотянулся до хлыста, огрел лошадь и только потом разглядел, что ее держит под уздцы какая-то фигура.

– Па?

– Александр? Это ты? Что ты тут делаешь в темноте и на дороге?

– Я боюсь этих свечей.

– Сынок, что ты такое говоришь?

– Там сто человек, или больше, у всех свечи, все поют «Велика верность Твоя»,[27]«Скалу веков»[28]и «Вперед, Христово воинство»[29]и все такое. Собираются вздернуть лозоходца.

– Отпусти лошадь, садись рядом с папой и рассказывай все по порядку. У кого свечи и кто поет? И кому понадобилось вешать моего еврея?

– Откуда мне знать? На ферме, считай, весь город. Не знаю я, почему они поют и что им сделал водяной. Все из-за того каменного мужика, которого дядя. Джордж спрятал за амбаром. Ты ж говорил, что, когда эти будут копать колодец, они его найдут, – вот и нашли, и притащили Джона Хагенса, чтоб был свидетель. Потом Джон Хагенс с Генри Николсом привели за собой целый город по всей дороге арбузы валяются.

– Александр, если я сказал однажды, значит, повторил тысячу раз: забудь, что дядя Джордж имеет хоть какое-то отношение к каменному человеку. И я не понимаю, при чем тут Джон Хагенс и арбузы?

– Так и я ж не понимаю, па. Люди говорят про убитого не то святого, не то апостола. Как услыхали, кто первым нашел могилу, так Бен Хокинс бух на колени и давай петь. А кто-то еще говорит, что надо найти лозоходца да и вздернуть, пока не поздно.

– Поздно для чего, сынок?

– Что ты меня спрашиваешь? Вообще поздно. И никому я ничего не говорил ни про какого дядю Джорджа, и мама тоже.

– Ну, это хорошо. А что делает мама?

– Когда я уходил, продавала им воду по пенни за чашку. Гидеон Эммонс спросил, где она берет воду, если старый колодец протух и высох, а мама говорит, что он очистился и наполнился до краев, прям чудо. Говорит, Господь, должно быть, потрудился.

– Так и сказала? Молодец. Джордж Халл не слал инструкций на случай такого поворота. И я из принципа не дам им повесить еврея. Он всего лишь исполнил работу, за которую ему заплатили. Если под тем местом, куда он указал, есть вода. Чего мы теперь не знаем и знать не хотим. Поехали-ка лучше домой, поглядим сами, что там и как.

– Мне обязательно ехать домой?

– Ты там живешь или еще где?

Вкатившись на холм Маленького Индейца, телега нырнула вниз к перекрестку Карсона. Оттуда Чурба услышал «Старый жесткий крест»[30]и увидел мерцание свечей – их было столько, что к ним наверняка слетелись все мотыльки в округе.

– Что я тебе говорил? – произнес Александр.

– Мама берет по пенни за чашку? – переспросил Чурба. – А кто считает?

Он попытался сообразить, упоминались ли в договоре с Джорджем чаши воды. Если знать кузена, то, пожалуй, да. Однако отбирать девять центов из десяти – это стыд и грех, к тому же Джорджу в его Бингемтоне не надо мыть никаких чашек.

Из Гиппотетрона[31]в сопровождении телохранителя выскочил разъяренный Генерал-с-Пальчик. В бешенстве он зашагал через Мэдисон-парк. В этот вечер Генералу пришлось играть перед залом, который Барнум называл беззубым ртом, – в нем пустовали две трети мест.

Своим сырым ядом критики достали Генерала до самых кишок. Спектакль, поставленный Пальчиком, назывался «При дворе Камелота» и заслуживал не порицаний, а восторгов. Пьеса должна была стать гимном ему, Мальчику-с-Пальчику, доблестному рыцарю ростом несколько дюймов, который сражается за короля Артура, скачет на мыши и героически гибнет в битве с пауком. Представление обладало всем, что нужно для театрального успеха: юмором, пафосом, романтикой и грустью.

Пальчик понимал, что виновата сама роль. Отвергнутый неприступной Гвиневерой, преданный Мордредом, посланный на смерть завистливым Артуром, его герой был недосягаем для критиков, которые, однако, никогда не позволят лилипуту раскрыть свои таланты. Публика смеялась, когда полагалось плакать. От Генерала, известного ей по театральным фарсам, требовались только счастливые финалы. Пальчик уселся на скамейку, а телохранитель принялся высматривать бездомных псов или наемных убийц. Генерал задумался о том, не послать ли этого человека подальше. Будет легче, если бешеная собака разорвет Пальчика на части или преступник размозжит ему голову. Финальный удар отправит актера в лучший мир. Генерал держал в руках курицу, которая так и не снесла золотое яйцо, и решение предстояло принять устрашающее.

Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы очистить душу от злости. После первых уничижительных отзывов Барнум посоветовал бросить «Камелота», сократить убытки и лечь на дно до конца сезона. Но что в действительности хотел сказать его господин? Пальчик приелся? Его карьера клонится к закату?

Он закрыл лицо руками. Генералу нужен Барнум в одной с ним упряжке. А старому отощавшему козлу нужен Генерал. Отбаллотировавшийся в конгресс, запертый вновь в законодательном собрании штата, Ф.Т. раскачивался в кресле-качалке на веранде своего особняка Линденкрофт, молясь, чтобы явились грабители. Барнум всегда гордился тем, как ловко при первых же признаках грабежа он стреляет с крыши ракетами. Но Барнум требовал ракет и к утреннему кофе. В своем Коннектикуте он зачах. Возможно, время ушло для них обоих. Момент упущен. Никто, кроме дураков и лососей, не пытается плыть против течения. И все же, если удастся хоть как-то пробудить Барнума от колдовского сна, они заявятся на Бродвей, как два павлина.