Человек в картинках (сборник) - Рэй Брэдбери

Отец Перегрин отложил мел.

– Теперь отправимся же в холмы и построим наш храм.

Святые отцы принялись собираться.

Церковь была не зданием, но расчищенной от камней, выровненной площадкой на вершине холма. Там возвели алтарь, и брат Маттиас установил на нем созданный им пламенеющий шар.

После шести дней трудов «церковь» была готова.

– А что мы будем делать с этим? – Отец Стоун постучал по привезенному с земли железному колоколу. – Что им колокола?

– Я полагаю, что принес его ради собственного успокоения, – признался отец Перегрин. – Нам нужно что-то знакомое. Эта церковь не слишком похожа на храм. Мы здесь чувствуем себя немного нелепо – даже я. Непривычно обращать в истинную веру создания иного мира. Порой я кажусь себе клоуном. И тогда я молю Господа дать мне сил.

– Многие отцы невеселы. Кое-кто смеется над всей затеей, отец Перегрин.

– Я знаю. Вот для них и установим колокол в башенке.

– А орган?

– Сыграем на нем на первой службе, завтра.

– Но марсиане…

– Знаю. Но вновь – для нашего душевного спокойствия – пусть и музыка будет нашей. Их гимны мы откроем потом.

Воскресным утром они встали очень рано; бледными призраками двигались они в ледяном холоде, звеня колокольчиками осевшего на одеждах инея, стряхивая струйки серебряной воды.

– Интересно, а воскресенье ли сегодня на Марсе? – задумчиво пробормотал отец Перегрин, но, заметив гримасу отца Стоуна, заторопился: – Может быть, вторник или четверг – кто знает. Неважно. Глупости. Для нас сегодня воскресенье. Пойдем.

Дрожа, посиневшие отцы вышли на просторную площадку «церкви» и преклонили колена.

Отец Перегрин произнес короткую молитву и возложил холодные пальцы на клавиши органа. Музыка взлетела, как стая прекрасных птиц. Он касался клавиш, словно трав заросшего сада, и красота взмывала над холмами.

Музыка усмирила ветры. В воздухе разлился сладкий запах утра. Музыка уплывала в горы, и каменная пыль опадала дождем.

Священники ждали.

– Ну, отец Перегрин, – отец Стоун глянул в пустое небо, туда, где вставало доменно-алое солнце, – я не вижу наших друзей.

– Я попробую еще раз. – Отец Перегрин исходил потом.

Камень за камнем он строил храм Баха, собор столь огромный, что притворы его громоздились в Ниневии, купола – под дланью святого Петра. Музыка звучала, и, когда орган замолк, собор не рухнул – он взмыл к снежным облакам, и они унесли его в дальнюю даль.

Небо оставалось пустым.

– Они придут! – Но в груди отца Перегрина зародилось крохотное, растущее зерно паники. – Помолимся. Упросим их прийти. Они читают мысли, они поймут.

С шелестом риз, с ропотом преклонили колена святые отцы. И завели молитву.

И с востока, с ледяных гор, явились пламенеющие шары. На Марсе было семь часов утра в воскресенье, или в четверг, или в понедельник.

Они парили и кувыркались, заполняя воздух вокруг дрожащих священников.

– Спасибо, Господи, спасибо Тебе!

Отец Перегрин зажмурился и заиграл вновь. А когда музыка умолкла – обернулся и посмотрел на свою удивительную паству.

И голос послышался ему и сказал:

– Мы пришли ненадолго.

– Вы можете остаться, – ответил отец Перегрин.

– Лишь на краткий миг, – тихо ответил голос. – Мы пришли, лишь чтобы сообщить вам то, что должны были сказать с самого начала. Но мы надеялись, что без наших понуканий вы пойдете своей дорогой.

Отец Перегрин открыл было рот, но голос прервал его.

– Мы Древние, – сказал он, и словно синее газовое пламя полыхнуло в мозгу священника. – Мы первые марсиане, те, что оставили мраморные города и ушли в горы, отбросив плоть. Очень, очень давно мы стали такими, какими ты видишь нас. Некогда мы были людьми; как и вы, имели тела, руки, ноги. Легенда гласит, что один из нас нашел способ освободить душу и разум человека, избавить его от телесных мук и печалей, от смерти и уродства, от скорби и старости; и так мы приняли облик синих огней, и вечно живем с тех пор в ветрах небесных над холмами, без гордыни и надменности, без нищеты и бедности, без страстей и душевного хлада. Мы ушли от тех, кто остался, от других обитателей этого мира, и так вышло, что о нас позабыли и процесс перехода был утерян. Но мы не умрем, и годы не причинят нам вреда. Мы отбросили грех и живем в благодати Господней. Мы не желаем имущества ближнего своего, ибо ничем не владеем. Мы не крадем и не убиваем, мы лишены похоти и ненависти. Мы счастливы. Мы не размножаемся, не едим, не пьем и не воюем. Вся чувственность, все грехи, все детство тела спало с нас вместе с телами. Мы оставили грех позади, отец Перегрин, и он сгорел, как осенние листья, он растаял, как грязный снег скверной зимы, увял, как ало-золотые цветы весенней страсти, утрачен, как душные ночи раскаленного лета, и наш климат умерен, а времена – богаты мыслью.

Отец Перегрин поднялся на ноги, потому что теперь голос гремел, едва не отнимая чувства, омывая его благим огнем.

– Мы хотели сказать вам, что благодарны за то, что вы построили для нас это место. Но мы не нуждаемся в нем, ибо каждый из нас – сам себе храм, и не нужны нам места очищения. Простите, что не пришли к вам раньше, но мы живем в одиночестве; уже десять тысяч лет мы не разговаривали ни с кем и не вмешивались в дела мира. Тебе кажется, что мы как птицы небесные: не пашем и не жнем. Ты прав. А потому возьмите храм, что построили вы для нас, отнесите его в новые свои города и благословляйте там свой народ. И будьте уверены – мы живем в счастье и мире.

Отцы преклонили колена перед могучим синим огнем, и отец Перегрин – вместе с ними. Они плакали, вовсе не жалея, что тратят свое время, потому что оно не было потрачено зря.

Синие шары, перешептываясь, начали вновь подниматься в холодную высь.

– Могу я… – воскликнул отец Перегрин, зажмурившись, едва осмеливаясь спросить, – могу я когда-нибудь вернуться, чтобы учиться у вас?

Полыхнули синие огни. Дрогнул воздух.

Да. Когда-нибудь он может прийти снова. Когда-нибудь.

А потом ветер сдул огненные шары и унес, и отец Перегрин пал на колени, рыдая и всхлипывая: «Вернитесь! Вернитесь!» – словно вот-вот возьмет его на руки дедушка и отнесет по скрипучей лестнице в спальню старого дома в давно сгинувшем городке в Огайо…

На закате они отправились в город. Оглядываясь, отец Перегрин видел, как полыхают синие шары. «Нет, – подумал он, – нам не построить для вас собора. Вы – сама Красота. Какой собор может сравниться с фейерверком чистых душ?»

Отец Стоун молча шел рядом.

– Мне кажется, – проговорил он наконец, – что для каждой планеты есть своя истина. И каждая – часть большой Истины. Когда-нибудь они сложатся вместе, как кусочки мозаики. То, что случилось, потрясло меня. Во мне нет больше сомнений, отец Перегрин. Здешняя истина так же верна, как и земная, они стоят бок о бок. А мы пойдем к другим мирам, собирая истину по кусочкам, пока в один прекрасный день перед нами не предстанет Целое, как заря нового дня.