Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - Оксана Киянская

«Слово, речь в тесном смысле означает рассуждение, составленное по правилам искусства и назначенное к изустному произношению. Сие рассуждение заключает в себе одну какую-нибудь мысль, которая объясняется или доказывается для убеждения слушателей», – внушал Мерзляков своим воспитанникам. Главной же мыслью для Бестужева-Рюмина была идея присоединения «славян» к Южному обществу, к ней он и сводил все «речи».

Мерзляков, следуя риторической традиции, учил, что оратор должен «действовать не на один только разум человека, но на все его душевные силы», причем сначала следует «привязать к себе все его внимание»[205]. Именно так, приковывая к себе внимание слушателя, удивляя его, Бестужев-Рюмин начинал переговоры.

Как правило, первая реакция собеседника была отрицательной. Экзальтированность, горячность и при этом обтекаемость бестужевских формулировок способны были скорее оттолкнуть, чем приблизить к себе слушателя. Согласно «Запискам» Горбачевского Бестужев при первой встрече произвел и на «славян» неблагоприятное впечатление[206]. Это подтверждается и показаниями «славян» на следствии. Однако в обоих случаях заговорщик сумел заинтересовать своих слушателей, поставленная цель была достигнута.

Согласно тому же Мерзлякову, после того, как эта первая цель достигнута, следует пускать в ход систему аргументов и доводов, помня, что «убеждение рассудка» служит оратору средством достижения другой цели – «сильнейшего воспламенения страстей»: только так, «воспламеняя страсти», можно «действовать на волю»[207].

Бестужев-Рюмин точно следовал риторическим правилам. При этом «разжечь страсти» было не так уж и сложно. Молодые армейские заговорщики, не успевшие повоевать, мечтали о «своем Тулоне», хотели заслужить благодарность своего отечества и горели жаждой немедленного действия.

Именно поэтому «славянам» сразу же было предложено стать знаменитыми. По словам прапорщика «славянина» В. Бесчасного, уже на первом заседании Бестужев говорил, что «довольно уже страдали» и «стыдно терпеть угнетение», что «все благомыслящие люди решились свергнуть с себя иго», ведь «все унижены и презрены слишком – а в особенности офицеры». А значит, «благородство должно одушевлять каждого к исполнению великого предприятия – освобождению несчастного своего отечества». В итоге – «слава для избавителей в позднейшем потомстве», «вечная благодарность отечества».

Этот довод повторялся на каждом из собраний. «Великое дело совершится, и нас провозгласят героями века», – убеждал Бестужев «славян».

Для того чтобы стяжать славу, одних слов недостаточно. Необходимо было немедленно перейти к делу. Цель же Славянского общества, объединение всех славянских племен в единую федерацию, оставалась весьма отдаленной. «Ваша цель, – доказывал Бестужев-Рюмин, – очень многосложна, а потому едва ли можно достигнуть ее когда-нибудь».

«Южане» предлагали «славянам» другую цель, достижимую – установление в России республики и освобождение народа от «угнетения». Для этого нужно не так уж и много: произвести военную революцию и убить императора. «Поэтому, если хотят променять цель невозможную на истинно для России полезную, то они должны присоединиться к нашему обществу», – объяснял подпоручик.

Изучая объединительные «речи» Бестужева-Рюмина, нетрудно убедиться, что практически все они построены на, мягко говоря, недостоверной информации. Так, например, он сообщил «славянам», что «для исполнения сего предприятия в 1816 году писана была конституция и очень хорошо обдумана, которую князь Трубецкой возил за границу для одобрения к известнейшим публицистам» – «великим умам» эпохи.

Как известно, в 1816 году в обществе еще не было никакой «конституции», да и через девять лет далеко не все заговорщики были едины в своих конституционных устремлениях. Конечно же, князь Трубецкой «конституцию» за границу не возил и везти не собирался, соответственно, и никакого одобрения у «известнейших публицистов» она не получала.

«Дабы присоединить их (“славян”. – О.К.) к нашему обществу, нужно было им представить, что у нас все обдумано и готово. Ежели бы я им сказал, что конституция написана одним из членов, то “славяне”, никогда об уме Пестеля не слыхавшие, усумнились бы в доброте его сочинения. Назвал же я “славянам” Трубецкого, а не другого, потому что из членов он один возвратился из чужих краев; что живши в Киеве, куда “славяне” могли прислать депутата, Трубецкой мог бы подтвердить говоренное мною, и что, быв человек зрелых лет и полковничьего чина, он бы вселил более почтения и доверенности, нежели 23-летний подпоручик», – показывал Бестужев-Рюмин на следствии[208].

«Славянам» было рассказано и об огромных военных силах, которыми располагает Южное общество. Дабы убедить их, Бестужев – с помощью Муравьева-Апостола – устроил общее собрание «славян» и Васильковской управы. «Славяне» «застали у Муравьева и Бестужева блестящее общество видных военных, перед которыми им пришлось бы стоять навытяжку на каком-нибудь параде или при случайном разговоре», отмечает М. В. Нечкина[209]. Присутствие на собрании полковых командиров, членов Васильковской управы, и нескольких штаб-офицеров должно было произвести и, конечно, произвело на «славян» должное впечатление.

Аргументация Бестужева-Рюмина в беседах со «славянами» дает возможность судить о его методах на переговорах с польскими эмиссарами. Полякам, как уже отмечалось выше, было объявлено, что «в просвещенный век, в который мы живем», вражда наций – анахронизм, «интересы всех народов одни и те же», а «закоренелая ненависть присуща только варварским временам». В беседах же со «славянами» Бестужев использовал совсем иной аргумент: «Надобно больше думать о своих соотечественниках, чем об иноземцах». Россия противопоставлялась иным странам: «Мы, русские (курсив мой. – О.К.), должны иметь единственно в предмете на твердых постановлениях основать свободу в отечественном крае». А после присоединения Общества соединенных славян к Южному обществу Бестужев-Рюмин и вовсе запретил «славянам» общаться с поляками[210].

Правда, порою Бестужев действовал методом проб и ошибок. Ошибки случались тогда, когда заговорщик отступал от теории своего учителя и пытался апеллировать не к чувствам, а к разуму собеседников. На одном из совещаний он, например, попытался развить мысль о материальных выгодах, которые участники революции могут получить после ее победы. М. В. Нечкина обращает особое внимание на свидетельство одного из участников этого совещания, утверждавшего, что Бестужев-Рюмин, «со слезами в глазах, указывая на свои подпоручьи погоны, повторял, что «не в таких будем, а в генеральских». По мнению Нечкиной, «славяне» были возмущены столь явным меркантилизмом васильковского лидера, Бестужеву с трудом удалось отвлечь их внимание от инцидента[211].