Бывший - Виталий Демочка

Пулей летя по скользким местами улицам за своими коньками, после того, как он увидел вышедшего на лед Толика, Виталий еще не думал, что он решится на такое. В душе, конечно, знал, что захочет уже не только в глаза посмотреть, но и сказать что-нибудь. А когда со скоростью звука, надев коньки и выскочив на лед, подъехал к ней, руки сами потянулись к Ирине, и сдержать себя он уже не смог. Голова, как и предполагалось, перестала работать.

Когда Ирина стала потихоньку убирать его руки и освобождаться из его объятий, он стал собирать в кучу свои мысли, чтобы сказать что-нибудь. Ее подруга, широко раскрыв глаза и рот, застыла с фотоаппаратом, безмолвно наблюдая за этой сценой. Высвободившись, Ирина побоялась смотреть ему в глаза, опасаясь своей слабости, и, смотря ему под ноги, тихо произнесла только одно слово:

— Зачем?

Виталий тоже опустил взгляд, ища на льду нужный ответ. И когда он уже что-то сообразил и пытался сказать, она подняла голову и посмотрела на него. Все опять сбилось и смешалось в его голове, когда он почувствовал этот взгляд. Ему не нужно было даже смотреть на нее, чтобы понять, что происходит в ее душе. Так и не сумев взглянуть на нее, он так же тихо проговорил:

— Прости, больше не буду.

Развернувшись, Виталий медленно поехал к другому краю катка, где стояла машина. Несмотря на то, что он был в очках, люди узнавали и улыбались, здороваясь, молодежь сбивалась в кучки и шепталась между собой. Все видели, к кому он подъезжал, и все обсуждали это во всех красках. То, что в фильме была показана реальная история, было не новостью, когда к Ирине, запинаясь и падая, подбежал на коньках Толик и стал что-то говорить, показывая на удаляющегося Виталия, люди стали соображать, что к чему. Перед выездом с катка на шею Виталия бросилась откуда-то взявшаяся одноклассница и стала что-то весело щебетать на ухо. Но он ее совсем не слышал. Развернувшись, он смотрел вслед тоже уходящей с катка вместе с сыном и подругой Ириске. Не он один смотрел не нее. Вместе с ним ее провожали взглядом все немногочисленные посетители катка, и, когда они увидели, что она садится в «Ленд Крузер» последней модели, какой фигурировал у нее по фильму, для них все сошлось, и они принялись живо это обсуждать, поглядывая на Виталия.

* * *

Встречать американца на следующий день в аэропорт поехал Толстый. Виталий после бессонной ночи плохо себя чувствовал и не хотел разговаривать с корреспондентом всю дорогу в таком состоянии. Вчера он незаметно проехал за Ириской от катка до дома и там простоял до самого позднего вечера. Она больше никуда так и не вышла. Муж ее выходил пару раз. Один раз ездил в родительский коттедж, где повар ее отца готовил и на ее семью, и привез домой сумочку с едой. Второй раз выходил, чтобы поставить ее машину на стоянку, свою он поставил еще, когда возвращался с сумочкой. Виталий смотрел на него и думал, что же она смогла найти в нем, чтобы выйти за него замуж? Неужели обещание усыновить ее ребенка могло на нее так подействовать, чтобы она могла связать свою жизнь с вот этим ушлепком, над которым вся фирма потешалась с самой их свадьбы? Всю ночь, ворочаясь после этого в постели, он пытался понять, чем же он мог убедить ее умных и грамотных родителей, в случае развода, оставить ребенка ему? Козырь у него, конечно, был — Бандера — уголовник. Но ведь Виталий не собирался с ней жить, они просто встречались, что можно делать и без ребенка. Хотя со временем, и он осознавал это, постоянные встречи с таким отношением друг к другу переросли бы в семейную жизнь.

Была, правда, еще одна важная для нее причина остаться с мужем. Тогда Виталий не мог предложить ей больших материальных благ, и она предпочла не покидать золотую родительскую клетку. Но тогда, какое он имел влияние на ее родителей, чтобы они оставили ее без всего? Ребенка-то при желании она могла и забрать — это ее сын.

Толстый привез американца вместе с переводчиком в обед. Виталий уже с утра сидел в машине на своем посту, недалеко от ее подъезда. Он как раз думал над тем, что если у него не будет какого-то занятия, то он так и будет проводить свое время под ее окнами или в поездках за ней по городу. Таким лечебным занятием он считал для себя только кино, только в нем видел он свое спасение. Нужно было срочно что-то решать с этим, но подтянуть к этому какие-то средства не получалось, а идти опять зарабатывать на кино старыми методами уже не хотелось.

От этих мыслей Виталия отвлек звонок Толстого, и с телефона на ломаном русском языке его поприветствовал американский журналист:

— Хелло, Виталый. Меня зовут Брэд, я …фром Нью-Йорк. Я приехал.

Подумав, что хоть какое-то время ему удастся не думать об Ириске с помощью американца, несмотря на плохое самочувствие и уже начинающую болеть голову, он ответил:

— Хеллоу, Брэд. Я сейчас к вам приеду. Вы где?

Толстого Брэд попросил отвезти их в самую лучшую гостиницу, куда к нему приехал Виталий. Журналист оказался веселым и общительным человеком, что и нужно было при его работе. Он рассказал о журнале «Complex», в котором работал в Нью-Йорке, и даже показал один выпуск этого глянцевого издания, которое в Америке, наверное, покупали только обеспеченные люди. Произнес он и уже хорошо знакомую Виталию фразу иностранных корреспондентов, которой их, видимо, всех учат в учебных программах: «Америка хочет знать о вас все!». Как всегда, улыбнувшись в ответ на эти слова, которые все приезжающие иностранцы произносили почти на чистом русском, услышал и приятную информацию — Брэд приехал к нему на пять дней.

«Отлично, — подумал Виталий, — на первое время лекарство у меня есть».

* * *

— Принесла его нелегкая, козла, — негодовала соседка Ирины, ходя по ее спальне.

Сама Ирина лежала на кровати без движения. После прихода подруги слезы перестали идти и начали высыхать, за что она была ей очень благодарна. Та всегда поддерживала ее и даже поднимала настроение в грустную минуту. Вот и сейчас, даже после того, как Ирина не спала всю ночь после вчерашнего катка и утром, после ухода мужа, плакала до самого ее прихода, она умудрилась вызвать ее улыбку. Пытаясь прилечь рядом с ней на кровати, она неуклюже повернулась и скатилась в яму, которую когда-то пролежал грузный отец Ирины.

— Блин, это из-за него все! — ругалась подруга, выбираясь из ямы на ровную поверхность кровати.

— Конечно, из-за него, из-за кого же еще, — улыбаясь проговорила Ирина. Она вытирала платком лицо и, приподнявшись, посмотрела на себя в зеркалотрюмо.

— Приперся, кого не звали! Че ему не сидится там, в своей Москве? — продолжала возмущаться соседка, — а ты тоже хороша, стояла и не сопротивлялась даже.

— Я не могла, — тихо ответила Ирина и, встав с кровати, подошла к окну.

— Ты знаешь, со стороны могло показаться, что тебе нравится вот так стоять с ним. Ты прекращай это, вот… слабость показывать… Ты что, все забыла, что ли?

Ирина ничего не ответила ей. Она молча смотрела в окно на то место, где часто стояла его машина.

— Ты фотки выбрала, какие посылать будешь? — вывела ее из задумчивости соседка.