Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских

Правда, однажды «организм» взбунтовался. Как обычно, он лежал, пустовато улыбаясь, и смотрел телевизор. Опять там кто-то кого-то мутузил — и не поймешь, всерьез или шутейно. Вошел кормилец с судком и термосом, остановился возле аппарата, щелкнул выключателем. «Организм» навел на него рассеянный взгляд. Спустил с койки ноги и резко, пружинно встал. Потянулся. Расслабленно болтая руками, ссутулившись, приблизился к кормильцу. Тронул пальцем крышку судка.

— Ешь, — сказал кормилец. — Обед.

— Обед, — словно эхо повторил «организм» и вновь включил «Philips».

— Нельзя смотреть, — сказал кормилец, потянувшись на этот раз уже к питающему шнуру, и повторил: — Обед.

— Хочется, — просительно сказал «организм», мягко останавливая его руку и кося одним глазом на возобновившееся в телеке побоище.

Кормилец в негодовании дернул плечом и вырвал-таки шнур из розетки.

«Организм» скорчил плаксивую мину… и вдруг бросил растопыренную пятерню в глаза кормильцу; а когда тот, вскрикнув и роняя посуду, закрылся ладонями, быстро и жестоко ударил его в грудь. Кормилец пошатнулся, отступил. «Организм» догнал его, как-то несуразно и неудобно расставив ноги, подсел и саданул макушкой в подбородок. Тот охнул, торопливо отступил еще на несколько шагов, уперся спиной в стену и срывающимся голосом крикнул:

— Пошел от меня прочь, ты, говно безмозглое! Кровь текла у него изо рта. «Организм», быстрый, как лесной кот, хлестко, с широким замахом рубанул его костяшкой большого пальца по переносью. Кормилец упал. Он больше не казался крупным мужчиной, он был сейчас мал и жалок. «Организм» принялся деловито топтать его подтянутые к животу ноги, норовя угодить оттопыренной пяткой непременно в колени.

Зрелище было ужасающим. Беспощадность и звериная сила «организма» поражали. Даже когда в камеру на отчаянные крики кормильца примчалась тройка разгневанных мужчин, вооруженных дубинками, «организм» еще с десяток минут гонял по камере всю их кодлу, словно пес курей. Без всякого напряжения и едва ли не с ленцой. Потом изловчились ткнуть его электрошоковым разрядником — раз и другой — и он притих. Бросились его исступленно пинать. Он вмиг поймал чью-то ногу, укусил. Очевидно, сильно. Укушенный закричал дурным голосом и, хромая, поковылял прочь; остальные из осторожности оставили «организма» в покое.

Он сейчас же забрался на свою койку с ногами и зло смеялся оттуда, грозя противникам разбитыми кулаками.

Когда тюремщики удалились, он поправил сдвинутый телевизор, включил и, попивая чаек, стал смотреть очередные свои «Бои без правил».

Он дал мне повод гордиться собой — ишь, как могу, если прижмет: в одиночку против многих! Но не только. Я начал еще и бояться себя. Столько, оказывается, темного, дикого и необузданного скрывалось в этом знакомом теле.

Переход был мгновенный. Только что я скучал в стене, тупо путешествуя взглядом от койки до потолка и обратно, — а вот уже лежу в той самой койке. Голова совершенно угорелая. В лоб и темя словно бешено колотят клювами поселившиеся внутри черепа дятлы. Тра-та-та-та! Целая стая больших лесных дятлов. Тра-та-та-та! И бока со спиной, накануне обмятые дубинками, побаливают. И разбитая, опухшая нижняя губа тяжело отвисла. Она кисла на вкус, дотрагиваться до нее языком больно, — но как не дотрагиваться, когда тянет?! И еще нестерпимо хочется «до ветру».

Первым делом я слетал, куда следовало, а уж потом, поминутно морщась от головной боли, взялся ощупывать себя и осматривать. Это был, безусловно, я. Тот самый Павел Дезире — полная комплектация. Тело подчинялось безукоризненно, — не смотри, что почти неделю водилось исключительно спинным мозгом. Вот только дятлы (тра-та-та-та!) да губа…

(Попробовал толкнуть входную дверь. Была она стальная и, ясно, была заперта. Лезть в стену нечего было и думать. Насиделся досыта. Одна мысль об этом вызывала отчаянное коловращение в брюхе и слабость в нижних конечностях. Преодолевая себя, я все-таки произвел разведку — единым мизинчиком, заранее примерно представляя, какой ждет результат.

Действительность превзошла самые мрачные ожидания. Под пенопленом пролегал слой рыхлого, влажного гипсокартона, положенного на толстенные (так называемые «половые») доски. Дальше — непроницаемая преграда в виде рифленого железного листа, из которого обычно строят складские или фабричные помещения и домики-времянки. Но не это было самым скверным. В гипсокартон предусмотрительные строители заложили сеточку из алюминиевой проволоки. Видимо, как арматуру. Она меня, конечно, слегка насторожила, живо напомнив защитную решетку «Серендиба», но, поскольку током не щипалась, я ее хладнокровно проигнорировал. Тем более касаться ее не пришлось, рука в ячейку сетки проходила запросто. Я как раз потянул кисть назад, когда по проволоке пустили электричество. Влажный гипс оказался превосходным проводником. Меня шарахнуло, будто разрядом вольт этак в тысячу, руку отбросило, а ноготь испарился до половины. Бесследно, зато жутко болезненно. По-настоящему приятным дополнением явилось то, что враз смолкли дятлы внутри черепушки. Наверное, изжарились живьем. Но дальше экспериментировать я не захотел. Тем более что в замке как раз щелкнуло, и дверь начала отворяться. Сердце предательски екнуло и рвануло галопом. Душа заметалась, как напуганный малек в банке, и устремилась по направлению к пяткам. Чертовски хотелось куда-нибудь спрятаться, под кровать хотя бы, но я напряжением воли придал лицу отчужденное выражение и сложил руки на груди.

В комнату неповоротливо лезло грузное существо в бело-желтом спортивном костюме и огромных туристических ботинках. Существо было неимоверно жирное, чудовищно носатое и походило на облезлого попугая, отожравшегося до размеров карликового бегемота (а это, если хотите знать, двести пятьдесят кг веса и под два метра длины!). Именно это чучело трясло давеча собственным салом и «мерсюковскими» ключами в «FIVE O'CLOCK» перед куколкой моей Аннушкой. Именно ему я мечтал хорошенько врезать по темечку. Между прочим, изуверское это желание вспыхнуло при виде его гнусной рожи с новой силой.

В этот раз золотой ключик он где-то оставил, зато волок на поводке тощую левретку с пышным розовым бантом на шее. Бедное животное, несмотря на бант, выглядело далеко не лучшим образом. Короткая шерсть цвета кофе с молоком была на удивление реденькая. Кое-где просвечивала серовато-розовая кожа. «Да ведь у нее, верно, лишай», — с брезгливостью подумал я. Собачонка мелко дрожала, прятала куцый хвостик между ног и определенно не понимала, зачем она здесь находится. Не понимал этого и я. Мелькнула мысль, что попугай, насмотревшись, как я охмуряю девиц с помощью дрессированного животного, решил взять мой опыт на вооружение. Только кого он собирался здесь клеить? Смазливого пленника?

При виде его нелепой желеобразной фигуры у меня родился сумасшедший план. План был так себе, но в силу внезапности вполне мог сработать. Выполнение первого его пункта зависело только от самоуверенности попугая, всех остальных — от везения. Моего везения.

Но, в конце концов, «человек, которому повезло, — это человек, который сделал то, что другие только собирались сделать». И вообще, удача сопутствует храбрецам.