С чужого на свой и обратно. Записки переводчицы английской полиции - Светлана Саврасова

– Ты специально так делаешь? Поддаешься?!

– Да где там… Просто случайно.

Но это не случайно, а моя эмпатия: я хочу, чтобы он был счастлив, потому что знаю, что он честолюбив и стремится к выигрышу. А я люблю, когда он доволен, радостен, спокоен, поэтому даю ему выиграть. После пары моих неудачных ударов ему начинает казаться, что победа будет слишком легкой, что он играет черт-те с кем, а не с настоящим соперником. Тогда моя эмпатия чувствует его назревающую скуку и молниеносно корректирует мои зрительные и мануальные способности. Корректирует мое внимание, включает глазомер, твердость руки и внутренние часы – и вот пару раз получаются удары, которые прогоняют его скуку. Он удивлен. После очередных ударов снова появляется ощущение угрозы, его лицо мрачнеет, и мы начинаем весь цикл сначала. Моя эмпатия снова позволяет ему выиграть и создает у него ощущение успешно преодоленного вызова. Он счастлив и удовлетворен. И я тоже. Я счастлива. Он выиграл матч. А я выиграла мир и покой. Выиграла его хорошее настроение и радость. Добилась успеха. Так мне это представляется. И тут он говорит:

– А ты не совсем безнадежна, лапочка, хоть у тебя и обе руки левые.

И я ощущаю изумление и разочарование. Это ловушка эмпатии… Попав в нее, я оказываюсь недооцененной, униженной, совершенно непонятой и в итоге наказанной судьбой. Тяжело, но таков мой крест. Вот что значит быть рожденной от матери-немки и отца-русского, быть подмененной – если верить родной сестре – в роддоме, расти в семье, где один дед был офицером КГБ, а другой сгинул в Кайских лагерях, быть православной разведенкой с ребенком и выйти замуж за польского аристократа с родовым гербом XVI века, родители которого воевали в рядах Армии Крайовой…

– Миротворцы нужны там, где нет мира, – умничает Роберт.

– Спасибо за перспективы, старик. А кому и где ты нужен, мой дорогой друг?

– Тебе! Здесь и сейчас!

Да, этого парня на хромой кобыле не объехать… Единственный, кто меня понимает. Профессионал.

Он даже глазом не моргает, когда я напоминаю ему о запрещенных приемах, которые нагло применяю в своей работе. Потому что иногда я могу и симулировать эмпатию. Но только с чужими. Вхожу в дежурку следственного изолятора и сходу широко улыбаюсь констеблю:

– Ну и что этот громила натворил?

И констебль уже у меня в кармане. Он думает, что я на его стороне.

– И чего этот мент до тебя докопался? Что они тебе шьют? – спрашиваю испуганного задержанного, совсем не похожего на громилу. И парнишка едва не бросается мне на шею. Он думает, что я за него.

Нет, ребята. Я ни на чьей стороне, я вас просто дурю. То, что мне нужно – это мирное разрешение всего этого инцидента, расслабление лицевых мышц, спокойный голос, глоток чая в пересохшем горле, салфетка для вспотевшей ладони. Чтобы мы как можно раньше пошли отсюда на пять веселых букв – «домой» – и забыли об этом неприятном – в том числе и для налогоплательщика! – эпизоде. Роберт это понимает. Он не считает меня ловкачкой и мошенницей. И не докладывает моим начальникам о нарушении установленных правил и принципов беспристрастности.

Но проклятая эмпатия погубила мои браки… Все очень просто: я слишком сильно ощущаю потребности мужа и иногда реагирую на них еще до того, как он сам их осознает. А если муж не отвечает взаимностью на мою почти автоматическую заботу, обижаюсь.

Вот, например, я в спальне с Лысой Башкой. Иду на кухню и приношу два стакана воды. Он:

– О, спасибо, мышка! Perfect Timing! – то бишь в самый раз.

И с сопением выпивает весь стакан. Я отпиваю глоток из своего и больше не хочу. Мне не хотелось пить, просто как-то так… за компанию. Часто так бывает. А иногда читаю книжку, лежа в постели, хочется пить, а вставать неохота, тогда я прошу:

– Котик, принести мне стакан воды, пожалуйста.

В ответ тишина. В чем дело? Поднимаю глаза от книжки и натыкаюсь взглядом на его каменное лицо, как птица, ударившаяся с лету о стекло. Он смотрит на меня холодно, решительно, неприязненно.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет. Хорошо.

– Ну так принеси себе воды сама.

У меня внутри все окаменевает. Стекленеет. Я иду вниз, беру стакан, наливаю воды, набираю ее в рот и не могу проглотить. Не могу проглотить.

Сын спускается из своей чердачной комнаты, оторвав покрасневшие усталые глаза от виртуального мира чуждых мне игр. Не развлечений. Игр.

Он видит, как я пытаюсь проглотить эту застрявшую во рту воду. И, не допуская в свои мысли очередного беспокойства обо мне и о судьбе семьи, спокойно спрашивает:

– Что с тобой, мамочка?

– Ничего. Все в порядке, – отвечаю я.

И он убегает в свою комнатку.

А я остаюсь наедине с горькой правдой. Такая же судьба выпадает большинству эмпатов – их обижает и эксплуатирует близкий человек-неэмпат. Черт бы его побрал! Как он посмел, гад, ведь я ему столько раз приносила воду?! Не могу проглотить свою ярость. У меня ее слишком много внутри. Господи, если когда-нибудь она вырвется наружу, я не буду брать пленных… Что я могу с этим поделать? Я как-то пробовала раз устыдить Лысого. Он сказал:

– Я тебя не просил принести воды, ты сама пошла. И за это я должен быть благодарен? В чем, собственно, дело? Ты хочешь устроить семейную склоку из-за того, что я тебе не принес стакан воды по первому требованию?

Я разведусь. Хватит! И больше не выйду замуж, точка. Нет. Восклицательный знак!

–Ты всегда так говоришь, доченька, – утешает меня мама, когда я сквозь слезы рассказываю ей о своих супружеско-эмпатийных мучениях.

В конце концов, однако, Лысая Репа тоже заплакал. По окончании судебного разбирательства о разделе имущества он сказал:

– Может, сейчас быстро выпьем по дринку? Вместе с бабушкой?

А я, глядя в окно судебного зала, буркнула:

– Нет!

Тут у него задрожал подбородок, и он залился слезами. Мама, пораженная, не выдержала:

– Ну конечно! Разумеется!

А мой адвокат сказал:

– Переведи маме мои слова: этот человек плачет не по вашей дочери, а только по своему имуществу! Пусть он до конца жизни благодарит Бога за то, что ваша дочь – головастик, а не финансовая акула.

И тут же добавил:

– Этого не переводи!

А еще казался умным человеком – он большой спец в своей области, этот мой адвокат по делам о разделе имущества. И такой умелец говорит, чтобы я не переводила, только в конце! Слишком поздно… Дело в том, что эмпат всегда переводит синхронно. Он улавливает каждое слово еще до его вербализации. И благодаря этому успевает за говорящим. Начинает переводить чуть позже, когда ухватывает, что тот хочет сказать, а потом говорит уже вместе с ним, и оба заканчивают одновременно. Почти.