Во все Имперские ТОМ 11 Непобедимое Солнце - Альберт Беренцев

хлестала водопадом из его промежности. Любой другой АРИСТО на его месте уже наверняка бы вырубился от болевого шока, однако Царь был достаточно безумен, что игнорировать нож у себя в паху.

Но он начал проседать по скорости, стражница пошла в атаку и опрокинула Царя на спину, завалив его в партер, потом нанесла резкий удар ногой в горло...

Царь выронил свой призрачный меч, который тут же рассеялся темным дымом, а потом захрипел.

Блондинка тут же метнулась к Малому.

Рану у себя на шее Малой кое-как отрегенил, но все еще был слишком слаб и напуган, чтобы оказать какое-либо сопротивление... Его Высочество попытался просто уползти от блондинки на карачках, но его шансы спастись явно были нулевыми. Один мощный удар — и блондинка просто оторвет ему голову, даже всякого ножа...

Однако Пушкина не устраивали такие расклады. Несмотря на проломленную башку, потомок поэта все еще ощущал в себе жажду подвига!

Пушкин схватил половинку головы Цицерона, валявшуюся рядом, и на своей родомагии, позволявшей ему ускорять предметы, запустил пол головы римского ритора в стражницу.

Цицерон разогнался просто отлично, как настоящее пушечное ядро. Все же не зря Пушкины носили свою славную фамилию!

Цицерон попал Лейб-Стражнице в грудь и разлетелся вдребезги, удар вышел таким мощным, что девушка повалилась на пол, так и не добравшись до Малого.

Впрочем, она уже через секунду снова вскочила на ноги, но теперь была дезориентирована...

Царю этого хватило, он уже подскочил к стражнице и вогнал ей в спину нож, передавив своей аурой и защиту зачарованного одеяния блондинки и даже её собственную магию.

Нож принадлежал самой стражнице, его Царь только что вытащил у себя из промежности... И попал Царь, судя по всему, прямо девушке в сердце.

Блондинка ахнула, а уже через мгновение обмякла на пол. Её глаза тут же остекленели, стражница была мертва, убита за один миг.

— Ну сука же! Просто сука! — взвизгнул Царь.

Нож он так и оставил в спине у мертвой стражницы, а сам принялся хватать себя за промежность и бормотать при этом какие-то заклятия, явно пытаясь залечить свои раны.

— Какого черта она посмела бить меня между ног? — негодовал Царь, — Я муж-консорт правящей Императрицы, меня нельзя курочить между ног, у меня там помещается моё консортство, вашу мать!

Пушкин уже отрегенил свою рану на голове, хотя поврежденная при ударе о стену спина у него все еще побаливала.

Потомок поэта подошел к Малому и помог тому подняться на ноги:

— Вы как, Ваше Высочество?

Малой выглядел в целом неплохо, разве что от страха был бледен, как смерть, и еще весь засыпался мраморным крошевом с потолка.

— Что происходит? — дохнул легким перегаром Малой, — Что, блин, происходит?

— Да ничего особенного, — сообщил Пушкин, — Просто государственный переворот. Сажаем на престол вашего брата Павла Павловича.

Пушкин покосился на Царя, который явно никакого Павла Павловича на престол сажать не собирался.

Но самому Пушкину в целом было все равно. Он, конечно же, получил сообщение от Нагибина, в котором Нагибин требовал от Пушкина остановить этот переворот.

Вот только над этим сообщением Пушкин мог разве что мрачно посмеяться. Ибо идея Нагибина о том, что Пушкин сможет тут что-то остановить, была совершенно безумной, как и многие другие идеи Нагибина.

Нет, Пушкин не мог ничего. Вообще ничегошеньки.

Он был здесь лишь пешкой. Так что ему было плевать, кого сажать на престол. Изменить-то он все равно ничего не сможет. А если не можешь что-то изменить — то не стоит и париться.

По крайней мере, Пушкин спас Малого — лицо царской крови. Он сделал это, и он вел себя благородно! Так что никто больше не назовет потомка поэта трусом или растяпой, ведь Малой обязан жизнью Пушкину...

Царь тем временем вылечил свой раненый пах, снова призвал призрачный меч, а потом подошёл к Малому и одним ударом меча снес парню голову.

Из шеи Малого хлынул в потолок фонтан крови, сама отрубленная голова упала Пушкину прямо в руки, и Пушкин её машинально поймал...

Тело Малого тяжко осело на пол, разбрызгивая вокруг себя кровавые потоки...

Пушкин около секунды в шоке пялился в мертвые глаза башки Малого, Его Высочество перед смертью не успел даже испугаться, даже вскрикнуть, даже осознать, что вообще произошло...

В воздух тем временем взлетело облако золотой Багатур-Булановской ауры. Царь забормотал какие-то формулы, облако стремительно всосалось в Царя, в район сердца...

Пушкин выругался и наконец бросил на пол отрубленную голову Малого, та покатилась к стене.

— О, да! — произнес Царь, закатив глаза от удовольствия.

Пушкин в ужасе уставился на Царя:

— ЗАЧЕМ?

— Затем, что азъ есмь Крокодил, пожиратель Царей, — провозгласил Царь, взмахнув своим мечом.

Пушкин на всякий случай отступил на шаг назад.

Но Царь не собирался его атаковать, вместо этого он отогнул ворот своего кошмарного алого кафтана и извлек из-под кафтана украшение — металлическую фигурку крокодила на толстой цепи, которая опоясывала тощую шею Царя.

— Узри! — потребовал Царь, — Вот знак Крокодила! И этот Крокодил пришел пожрать узурпаторов Булановых.

Пушкин отступил еще на шаг, потом активировал свою черную ауру...

— Да расслабься, Пушкин, — хохотнул Царь, — Тебе бояться нечего. Ты-то не Буланов, так что твою поганую ауру я жрать не собираюсь. Я такое дерьмо не жру. О, нет! Лишь царская аура питает меня...

Пушкин уже совсем запутался и ничего не понимал.

— Мы вроде должны были спасти Малого, — заметил Пушкин, — А не рубить ему башку.

— Да, так нам сказала принцесса, — охотно согласился Царь, — Вот только у моей жены Алёны Рюрикович иные планы. Ей живой Малой ни к чему. Как и любые живые Булановы в принципе. Нет, Пушкин, с Булановыми покончено. Ни один Буланов живым из этого дворца сегодня не выйдет.

— Эм... Так а почему мы тогда не дали стражнице просто убить Малого, как она хотела? Я на фига своей жизнью рисковал?

На планы Алёнки Пушкину было в принципе уже плевать, потомок поэта уже давно смирился с тем фактом, что это переворот Алёны и её мужа Царя, а принцессу неизбежно убьют. Это было очевидно.

Но Пушкина сейчас крайне оскорбило, что его подвиг оказался совсем не подвигом, а просто бессмыслицей. Царь одним взмахом меча помножил все усилия Пушкина на ноль!

— Да не переживай ты так, — Царь наконец развоплотил свой призрачный меч, —