Тени Солнца - Уилбур Смит

Снаряд попал в хвост состава. Шуфта использовали бронебойные снаряды, которые не взрывались — желтого порохового дыма не было. От удара поезд покачнулся и затрясся.

Брюс второпях попытался оценить ущерб. Люди на последней платформе остались целы, и он хотел было вздохнуть с облегчением, но вместо этого вскрикнул от ужаса, осознав, что произошло.

— Сцепку разбили, — сказал он. — Последняя платформа отрезана.

Разрыв начал стремительно увеличиваться: оторванная, как хвост ящерицы, платформа поползла вниз по склону.

— Прыгайте! — заорал Брюс, приставив ладони ко рту. — Прыгайте, пока не разогнались!

Они его либо не слышали, либо просто оцепенели от испуга. Никто не двинулся с места. Платформа, набирая скорость, откатывалась обратно к поселку, прямо в руки армии генерала Мозеса.

— Что делать, босс?

— Ничего… — ответил Брюс.

Стрельба прекратилась. Все, включая Уолли Хендри, не отрываясь смотрели на съезжающую вниз платформу. Старик Бусье помог жене подняться на ноги, прижал ее к себе, и оба они посмотрели на Брюса, который стоял на крыше удаляющегося поезда. Бусье поднял правую руку в прощальном жесте, потом уронил ее и остался неподвижен. Позади него Андрэ де Сурье отошел от пулемета и снял каску. Он тоже смотрел на Брюса, но не махал.

Пушка еще выстрелила несколько раз, громко ухая и выпуская клубы дыма, но Брюс ее не слышал. Солдаты генерала Мозеса бежали к станции. Платформа, теряя скорость, подкатилась к перрону и резко встала, ударившись о буфер в тупике. Шуфта накинулись на нее, как муравьи на жука. Донеслись хлопки ружейных выстрелов, на штыках сверкнуло низкое солнце. Керри отвернулся.

Поезд почти достиг вершины холма. Скорость нарастала, но облегчения Брюс не ощущал. В углах глаз покалывало, а в горле стоял комок.

— Несчастные ублюдки, — тихо ворчал рядом Раффи. — Несчастные ублюдки.

Внезапно поезд сотряс еще один удар — снова выстрелила пушка, теперь уже по локомотиву. Из пробоины со свистом вылетела струя пара, состав замедлял бег. Поезд уже перевалил за гребень холма, поселок скрылся из виду, и состав, катясь по склону вниз, вновь стал набирать скорость, однако пар по-прежнему бил струей из котла, и Брюс понял, что они получили смертельную рану. Он включил рацию.

— Машинист, слышишь меня? Насколько все серьезно?

— Я не вижу, капитан. Слишком много пара. Давление на датчике падает.

— Сделай все, чтобы пройти переезд со шлагбаумом до того, как мы совсем остановимся. Это приказ. Если застрянем на переезде, шуфта доберутся до нас на грузовиках.

— Я попытаюсь, капитан.

Состав промчался по склону, но, достигнув равнины, стал снова терять скорость. Сквозь тающие облака пара Брюс разглядел впереди светло-коричневую ленту дороги. Состав все еще делал не меньше тридцати миль в час, и шоссе осталось далеко позади. Наконец поезд замер. Брюс прикинул, что состав остановился в трех-четырех милях от переезда и их надежно укрывает стена леса и три поворота дороги.

— Сомневаюсь, что нас здесь найдут: от переезда им придется идти по путям. Надо вернуться на милю назад и устроить в лесу засаду с каждой стороны путей, — сказал Брюс.

— Эти арабы не поедут за нами, босс. Они получили женщин и целый бар спиртного. Генерал Мозес приведет их в чувство только через два-три дня.

— Возможно, ты и прав, Раффи, но рисковать нельзя. Устроим засаду, а потом подумаем, как вернуться домой.

Внезапно его обожгла мысль: алмазы остались у Мартина Бусье. В Элизабетвиле будут очень недовольны.

И тотчас же он почувствовал отвращение к самому себе. Алмазы не самое ценное из того, что оставили в Порт-Реприве.

Андрэ де Сурье держал каску у груди, словно шляпу на похоронах. Прохладный ветер ласково обдувал его темные, влажные от пота волосы. Слух притупился от удара снаряда, который отрезал платформу от поезда, но он слышал, как заплакал ребенок и как успокаивающе заворковала с ним мама. Он посмотрел на удаляющийся поезд, увидел огромную фигуру Раффи рядом с Брюсом Керри на крыше второго вагона.

— Они нам уже не помогут, — тихо сказал Бусье. — Они не в состоянии ничего сделать. — Он поднял руку и отсалютовал удаляющемуся поезду. — Держись, ma chère[9], — сказал он жене, — держись.

Она прижалась к нему.

Андрэ уронил каску, которая с лязгом ударилась о металлическую платформу, дрожащими руками вытер пот с лица и медленно повернул голову в сторону приближающегося поселка.

— Я не хочу умирать, — прошептал он. — Не так, не сейчас, прошу, не надо.

Один из солдат мрачно рассмеялся и шагнул к пулемету. Оттолкнув Андрэ, он стал стрелять в крошечные фигурки, заполонившие станцию.

— Нет! — вскрикнул Андрэ. — Не надо их провоцировать. Нас убьют, если…

— Нас все равно убьют, — рассмеялся солдат и опустошил обойму за одну длинную отчаянную очередь.

Андрэ хотел было оттащить бойца от пулемета, но решимости не хватило. Руки повисли бессильными плетьми, губы задрожали, и наконец страх вырвался наружу.

— Нет! — заорал де Сурье. — Умоляю, не надо. О Боже, пощади! Спаси меня, Господи, прошу тебя! Боже мой…

Спотыкаясь, он подбежал к борту и вцепился в него. Платформа замедляла ход, приближаясь к перрону. К ним уже бежали люди с винтовками — чернокожие в грязной рваной форме, лающие, как гончие… Исказившиеся от восторга лица, розовые кричащие рты…

Андрэ прыгнул и, ударившись о пыльный бетонный перрон, чуть не задохнулся. Встав на колени и прижимая руки к животу, он попытался закричать. Прикладом винтовки его ударили между лопаток, и он упал. Над ним кто-то сказал по-французски:

— Он белый, оставь его генералу. Не убивать!

И снова его ударили прикладом, теперь уже по голове. Он лежал в пыли, оглушенный, чувствуя кровь во рту, и смотрел, как остальных выволакивают с платформы.

Чернокожих солдат без всяких церемоний застрелили прямо на перроне. Потом туземцы, смеясь, соревновались, кто быстрее воткнет штык в труп. Дети погибли быстро: их вырвали из рук матерей и, схватив за ноги, размозжили им головы о стальной борт платформы.

Старый Бусье попытался дать отпор солдатам, стаскивавшим одежду с его жены, и был заколот штыком сзади. Он упал на перрон, и ему дважды прострелили голову.

Через несколько минут подоспели офицеры, утихомирили бойцов. К этому времени в живых остались только Андрэ и четыре женщины.

Андрэ лежал там, где упал, с ужасом глядя на то, как с женщин срывали одежду. Навалившись по одному на каждую руку и ногу, солдаты растянули их на перроне, словно телят, приготовленных к клеймению, улюлюкая при виде извивающихся обнаженных тел, ссорясь из-за очередности, отталкивая друг друга, расстегивая ремни на форме, заляпанной свежей кровью…