Альбигойцы. Начало истории и учение - Николай Осокин

Это было примерно в то время, когда в Азии и в Европе, а особенно на юге Галлии с невероятной силой распространилось более влиятельное учение Ария, наводившее трепет на защитников православной Церкви. Арианство крепко внедрилось в Гиени, Лангедоке и Провансе, сделавшись там государственным вероисповеданием в эпоху падения Рима и вестготского владычества, оно предрасположило целую страну к торжественному уклонению от правоверия и тем самым дало пример следующим поколениям. Хотя знаменитый Арий, пресвитер Александрии, опирался более на односторонние выводы разума, чем на сокровища воображения, однако и он не смог избежать влияния со стороны гностических учений, восточная философия скрывается и в арианстве.

Последователи Зороастра и каббалы говорили о ряде существ, эонов, истекающих одно из другого, они утверждали, подобно Арию, что совершеннейший из эонов низошел в человека Иисуса после его крещения в Иордане.

Тонкой, едва заметной струей манихейство вливается в арианство, и восточная философия, преследуемая основателем этой обширнейшей из ересей, тем не менее, часто служит материалом для систематических построений Ария. У Ария, наконец, встречаются слова «Логос», «София»; у него Бог Сын – чуть ли не демиург, создавший первых людей вместе с Духом, который позже содействовал ему в делах творения. Тонкости и трудности системы, отсутствие ясности и точности, особенно в определении субстанции Сына, – те же признаки гностицизма; эти стороны особенно способствовали падению ереси. Арианские же соборы непрерывно проклинали своих собратьев по вере, если только они не сходились в философских тонкостях понимания Логоса, тогда как само это понимание давало возможность самым различным толкованиям, часто доходившим до обычных препираний, напоминавших состязания в школах Антиохии и Александрии и потому нередко уклонявшихся в космогонию Востока и вымыслы магов.

Это обстоятельство и самостоятельность Сына, как бы равнозначного Отцу и потому в некоторой степени похожего на второго Бога дуалистов, давали возможность заподозрить непосредственную связь ариан с альбигойскими катарами.

Современнику альбигойской войны, английскому летописцу Роджеру Говедену провансальские еретики прямо представлялись потомками ариан[95]. Такими же они казались знаменитому автору арианской церковной истории – Христофору Санду[96].

Но если в учении Ария скрывается гностический элемент, то далеко не в такой степени, чтобы без особенной натяжки он мог создать абсолютный дуализм, которым отличается главная ветвь катаров, и чтобы можно было находить какую-либо традицию, кроме косвенной, то есть той, какую оказывают на образование религиозных и философских систем события прошлого. В этом смысле арианство заметно повлияло на альбигойских еретиков, хотя ариан как отдельных сектантов в XIII столетии в пределах Лангедока не существовало.

Из всех вероисповеданий, уже рассмотренных нами, наиболее широкое влияние на альбигойство оказали манихейство и присциллианство. В Средние века многие безусловно верили в тождество религии Мани с либеральными воззрениями провансальцев. Так как это вопрос первой важности, то надо остановиться на свидетельствах источников об отношении манихейской системы к альбигойской.

Роже, епископ Шалонский, живший в середине XI века, пишет об убеждении альбигойцев, что Святой Дух передается только через Мани и что ересиарх этот ниспослан самим Богом[97]. По Экберту, писавшему памфлет на катаров, «секта эта несомненно берет начало от еретика Манихея»[98]. В Италии полагали, что манихейство никогда не прерывалось, и по документам можно проследить историю мер против него от Льва Великого до Бонифация VIII, тем более что другого имени для дуалистов там не существовало. Альбигойство являлось местным термином, вследствие ряда событий сделавшимся родовым названием манихейской секты.

Под именем манихейства дуализм известен в постановлениях ряда пап. Мы знаем о мерах, принятых против манихеев папами Геласием (492–496 гг.), Симмахом (498–514 гг.) и Гормиздом (514–523 гг.). Григорий Великий (590–604 гг.) два раза указывал на них в своей переписке и предписывал епископам обращение еретиков в католичество. Столетие спустя то же повторяет Григорий II (715–731 гг.) в послании от 723 года к клиру и народу Тюрингии. В грамотах к трем итальянским епископам, Герберту Капуанскому от 978 года, одному из его преемников Атенульфу от 1032 года и Альфану Салернскому от 1066 года, напечатанных в «Священной Италии» Угелли, сектанты называются тем же манихейским именем[99].

Наконец, что всего важнее, сам Иннокентий III, искусный в богословии и церковной истории, считает катаров манихеями. В этом же был убежден также автор главнейшего источника в изучении альбигойской догмы – доминиканец, лично допрашивавший еретиков, страстно добивавшийся истины, основательно знавший учение альбигойцев, Монета Кремонский, написавший свою знаменитую книгу в самой середине XIII столетия. Он называет ее «Adversus Catharos et Waldense» («Против катаров и вальденсов»), отличая тем самым различные корни еретиков, но решительно признает манихеев за предшественников дуалистов, ему современных, замечая только, что и другие сектанты не остались без влияния на них манихейства[100].

Такое же убеждение возникло в Германии, что видно на примере упомянутого Экберта, писавшего после 1163 года и хорошо изучившего рейнских катаров. У Экберта видно даже намерение направить все свои тринадцать речей непосредственно против Мани[101]. Во французских хрониках, говоря про еретиков, всегда стараются указать на манихеев, как, например, делает в своих мемуарах аббат Гвиберт[102] и другие. Рауль Арденнский, капеллан аквитанских герцогов, в своих проповедях высказывает общее убеждение о происхождении окружных еретиков[103]. На Рейнском соборе 1157 года за альбигойцами утверждено наименование манихеев[104].