В поисках сокровища - Ася Лавринович

– Что с тобой? – забеспокоилась теперь Аксинья. – Зачем ты приехал? Что-то случилось?

– Где ты была в пятницу?

– В пятницу? – растерялась Аксинья. Затем словно собралась с духом и насмешливо произнесла: – Готовилась к зачету. А потом спать пораньше легла. Я же тебе писала, забыл? К чему вообще эти вопросы? Ты меня в чем-то подозреваешь?

– Тебя видели в клубе, – прямо сказал я и добавил: – Не одну.

– Кто видел? – тут же ответила Аксинья. – Это все неправда.

– Один мой знакомый видел. Есть фото.

Фотографий у меня, разумеется, никаких не было. Но они и не нужны. Видя бегающий взгляд Аксиньи, я понял, что можно обойтись и без вещественных доказательств. Ее выдали глаза, которые тут же заблестели виноватыми слезами.

И если бы не странное поведение Аксиньи, когда она без объяснения причин вдруг куда-то пропадала, я бы никогда не поверил Ляле. Но сомнения закрадывались уже давно. А еще я вспомнил наш с Лилей неприятный разговор, когда сестра удивлялась, откуда у Аксиньи деньги на классную квартиру в центре. Когда-то Белорецкая действительно жила в обеспеченной семье, но после развода отец уехал в другой город и, похоже, откровенно забил на дочь. Хотя Аксинья все это время уверяла в обратном. Говорила, что отец раскаивается и поэтому одаривает ее подарками. «И для чего она с тобой? – вопрошала сестра. – С ее запросами не удивлюсь, если спонсора себе какого-нибудь найдет рано или поздно. А что ты ей можешь сейчас дать? Только красоту и молодость. Обычный школьник, пусть и из богатой семьи…» Помню, как в тот раз я разозлился на Лилю. Это был один из редких случаев, когда мы с сестрой сильно поссорились.

Аксинья даже не оправдывалась. Стояла передо мной, опустив голову. Моя первая любовь. Девушка, пронзившая сердце.

Наконец Аксинья посмотрела на меня в упор глазами, полными слез.

– Прости, – только и сказала она. – Все это не всерьез. Я тебя люблю. Ты хороший, Лева. Нам ведь так здорово вместе. Хочу, чтобы ты был единственным…

Я не верил ее словам. И чем больше она говорила, глупо оправдываясь, тем хуже я себя чувствовал. Тело вдруг показалось недвижимым и тяжелым. Будто в мокрой отяжелевшей одежде меня потянуло на самое дно. Когда в глазах темнеет и не хватает воздуха… Меня еще ни разу в жизни никто не предавал. Я был пустым и разбитым.

Я ее даже не дослушал. Развернулся и на тяжелых ватных ногах пошел в сторону остановки. Аксинья, забив на подруг, кричала мне вслед, что я когда-нибудь все пойму и ее прощу. А пока мне просто надо остыть и обо всем подумать. Но я понял, что уже остыл. Практически мгновенно. Правда, перед этим сгорев до самых щепок.

Не помню, как добрался до дома. Слез не было, но в горле все-таки застрял неприятный солоноватый комок. Я ни разу в жизни не переживал такое и поэтому просто не знал, как себя вести. И из-за девчонки никогда не плакал.

На автомате разувшись, прошел в комнату. Мама, как обычно, увязалась с расспросами, почему я после школы не вернулся домой вместе с Лилей.

Не выдержав, я на нее сорвался. Крикнул ей в лицо, чтобы она хотя бы сегодня оставила меня в покое, и громко хлопнул дверью.

Мне по-прежнему не хватало воздуха. Тогда я распахнул настежь окно и повалился в одежде на кровать. Лежал, уставившись в потолок, под шум проносящихся по проспекту машин. В школьной сумке безостановочно вибрировал телефон. Слезы больше не душили, но внутри поселилась незнакомая ледяная пустота.

Кто говорил, что любовь спасет мир? Она его только рушит.

Сима

Я так боялась конца мая из-за всех итоговых контрольных, но, как оказалось, совершенно напрасно. Последние пару недель мы со Стаховичем с небывалым для меня энтузиазмом взялись за учебу. Я пропадала у него дома неприличное количество времени. Даже строгая мама Льва смирилась с моим присутствием и относилась ко мне уже не так враждебно. Помимо истории Стахович предложил мне помочь закрыть долги и по другим предметам, по которым я отставала. А я, не желая ударить перед ним в грязь лицом, старательно выполняла все задания, которые Лев мне поручал. Разумеется, круглой отличницы из меня не получилось, все равно вышло приличное количество троек, но учебный год закончился намного лучше, чем я себе представляла.

Лев все это время активно мне помогал, но часто во время наших занятий был каким-то отстраненным и молчаливым. Нет, со мной он держался приветливо. Временами, как обычно, подкалывал. Но все равно было чувство, что что-то его сильно гложет. Наверняка это из-за той красивой девушки, с которой он расстался в начале мая. Ляля тогда сразу поведал мне, что рассказал Льву о встрече у клуба. Раз уж я, видите ли, не осмелилась. Я сказала, что лезть в чужие отношения некрасиво, а Ляля возразил, что видеть, как делают из твоего приятеля посмешище, и молчать – еще более скверный поступок.

Поначалу Лев выглядел сломленным. Конечно, я должна была сочувствовать ему, но никакого сочувствия не было. Только непонятное злорадство. Этого чувства я стыдилась и не могла взять в толк, откуда оно вообще во мне вдруг появилось. Но ничего не могла с собой поделать.

За это время случилось и еще кое-что… Конечно, Стахович не мог промолчать и растрепал своей тете все, что произошло у нас дома. Поэтому, как только синяк сошел и я вернулась в школу, Антонина Юрьевна подловила меня у входа. Снова потащила в кабинет, расспрашивала обо всем, ахала, охала, чем вгоняла в тоску. Мне хотелось поскорее обо всем забыть, а она наоборот – снова нагнетала.

Не хватало мне проблем с отцом, так еще и годовые контрольные… Конечно, больше всего я переживала из-за истории. Именно от нее зависела моя судьба. Теперь мне вдруг стало принципиально перевестись в одиннадцатый. Как круто все поменял всего лишь один месяц. Мне даже было плевать на Бурыкину и Шандареву. Благодаря Стаховичу я впервые ощущала в этой школе поддержку не только от Антонины Юрьевны…

Контрольная была написана аж на четверку. И хотя мы со Львом проработали все вопросы, которые он откуда-то заранее достал, мне все равно не верилось. А Грымзе – тем более. Историчка даже оставила меня после уроков и долго пытала, откуда я все могла списать. Задавала дополнительные вопросы, на которые я с легкостью отвечала. Лев предугадал практически все, о чем могла спросить Грымза. В итоге я справилась со всеми ее вопросами, а историчка осталась в недоумении. В конце «допроса» ее тонкие губы даже сложились в легкую улыбку. Это было настоящей победой.

Из кабинета истории я вышла последней. Все уже давным-давно разошлись по домам. И каково же было мое удивление, когда в конце школьного коридора я обнаружила Стаховича. Он стоял и ждал меня с результатами за контрольную работу. Меня. Ждал. Стахович. Тот человек, который до этой весны со мной даже не здоровался. Тогда я снова в душе порадовалась тому, насколько мы сблизились за последнее время. Конечно, может, он просто переживал за свои педагогические способности, и ему было интересно, как я справилась в итоге с контрольной. Но мне было приятнее думать, что Лев все-таки искренне за меня переживает.