Следы со свастикой - Александр Тамоников

- Змею говоришь видел? - Зацепин насторожился.

- Она тоже добрая, товарищ старший лейтенант, - заявил Зимин. - Поглазела на меня пошипела малость и уползла.

- Да ну тебя боец. Держи, - Марецкий протянул товарищу пачку немецких галет. - Это поможет развеять хмурость майского утра.

Другую такую же пачку он уже вскрыл, с аппетитом хрустел галетой, запивал этот завтрак водой.

- Нет уж, спасибо, - Зацепин передёрнул плечами. - У меня наши советские.

- Не любишь немецкие галеты в Виталий? - спросил Коломиец.

- Люблю, - ответил контрразведчик. - Но не до такой степени, чтобы их есть.

Красноармейцы посмеивались, уплетали на скорость пшённую кашу из сухого пайка, прикладывались к фляжкам. Франтишкова развернула на камнях обрывок простыни, в который был упакован какой-то страшноватый бутерброд с пластами вяленого мяса, она откусывала маленькие кусочки, тщательно пережёвывала их. Брагин открыл ножом ещё одну банку с кашей, поманил Капустина, тот облизнул растрескавшиеся губы, поколебался, но подошёл.

- Держите, Вадим Евгеньевич. Ложка есть?

- Да откуда же, гражданин майор? Ничего, я так, пальцем. Спасибо вам!

Солдаты и офицеры отворачивались от него, но возражений не было - кормят даже перед казнью, невзирая на политические убеждения и отношения к Коммунистической партии. Ефрейтор Зимин извлёк из-за голенища алюминиевую ложку и отдал Капустину. Когда тот быстро съел кашу и хотел её вернуть, он лишь отмахнулся, мол у меня не последняя - что за солдат без достаточного набора столовых принадлежностей.

Выступили они быстро ещё не рассвело. Данилюк с Карловичем ушли в головной дозор, выявили тропу оставленную немцами. От них периодически поступали сведения: немцы снова перевязывали раненого, делали перекур, что-то ели на скорую руку, привал у них был длительный, они даже развели небольшой костер, головешки давно остыли, это было не то место, где противник вставал на ночевку.

Рельеф местности все больше усложнялся: узкая тропа тянулась вдоль отвесной скалы, справа чернела бездна, куда совершенно не хотелось смотреть. Люди молчали, тщательно выверяли каждый шаг, пот струился по взволнованным лицам, Франтишкова тяжело дышала, передвигалась короткими шагами, словно лыжник поднимающийся в гору.

Опасный участок тянулся метров двести, не смотреть в пропасть было невозможно, камни выстреливали из под ног, земля прогибалась и сыпалась в обрыв.

- Командир, как ты думаешь: мы сократили разрыв? - пробормотал в затылок Владу Коломиец.

- Намного, Егор, на несколько часов это наверняка. Мы находились на стоянке только в тёмное время, а немцы дольше - у них нет причины бежать сломя голову. Своего пострадавшего они тащили по этой же тропе. Представь с какой скоростью.

Данилюк и Карпович первыми прошли опасный участок, прикрывали группу. Люди с облегчением выбирались на ровный участок, спешили к деревьям. Короткий привал и снова в путь через короткий сосняк, травяные заросли, очередную скалистую низину, где деревья умудрялись расти через камни, теряли в высоте, но обзаводились изогнутыми ветками. Снова буковая роща между скальными махинами, тут от дозора пришёл сигнал: Внимание! Люди рассредоточились, ушли с тропы, несколько человек растянувшись в цепь, двинулись вперёд. Да, эта находка имела значение. В высокой траве, под корнями дерева, изъеденного жуками, лежал мертвец и смотрел пустыми глазами в светлеющее небо. Звягинцев зашипел на своих подчинённых:

- Разойтись! Нечего тут глазеть, быть начеку.

Остальные медленно сомкнули круг, сканируя землю под ногами - мёртвые тела часто минировали не только немцы. Осторожность требовалась предельная.

- Надушился. Фу, - Коломиец поморщился. - Надо же так навонять.

- Он не специально, - заявил Зацепин. - Да ладно, мертвец как мертвец. Хорошо, что мы уже поели.

Франтишкова издала какой-то подозрительный звук, взялась за горло и отвернулась. Плотный сорокалетний мужчина скончался давно, запах разложения уже присутствовал, сотрудники контрразведки СМЕРШ осмотрели траву, не выявили ничего похожего на растяжки, присели на корточки. Покойник был без головного убора, в седоватых волосах запеклась грязь, на шее чернел загустевший кровавый нарост, он был в мундире штурмбанфюрера, поверх него наброшена короткая гражданская куртка, на правой ноге тоже запеклась кровь, штанину ему немцы отрезали, несколько раз бинтовали голень, перелом был открытым, страшным, вылезла кость. При жизни человек претерпевал чудовищные мучения, возможно он сам попросил избавить его от страданий или товарищи решили, что так будет лучше. Гангрена была гарантирована, не имело смысла тащить пострадавшего через горы. Это был, разумеется, не Шломберг.

- Знаете такого? - Брагин покосился на Капустина.

Бывший офицер РОА покачал головой и ответил:

- Увы, гражданин майор, не знаю. Из окружения фон Шломберга знаком только с полковником Хрусталевым.

- Этот мертвец штурмбанфюрер СС, майор стало быть, свои же горло и перерезали, - сказал Коломиец. - Чтобы обузой не был. Нормальное дело в их среде, товарищеская взаимовыручка. Эх, допросить бы его.

- Думаешь получится? - спросил Марецкий и озадаченно почесал затылок.

Документы на теле отсутствовали, штурмбанфюрер получил ножом по горлу и скончался быстро, глубина раны впечатляла, из закоулков памяти, на которую майор никогда не жаловался, выплыли имена и фамилии: Франс Шетелих, Генрих Эгельмейер, кто именно лежал здесь не имело значения Шломберг и Хрусталев по-прежнему были живы и спешили на воссоединение с американскими дружками.

- Сдох и ладно, - заключил Филимонов. - Меньше этой мрази осталось на земле.

- На самом деле это не очень хорошо, - произнёс Брагин и поднялся. – Почему, можете сами догадаться, теперь противник движется быстрее, его ничто не тормозит, этого субъекта немцы прирезали давно, ещё до того, как встали на ночлег. Тело уже окоченело, так что мы по-прежнему серьёзно отстаём от них.

К месту вражеского ночлега они вышли через полчаса. Брагин спешил, но всё же приказал остановиться и все осмотреть. Трава на поляне была истоптана, кое-где остались вмятины от тел, разбросанный лапник, обёртки от продуктов, множество окурков, в ямке по соседству немцы развели костёр, используя сухое горючее, его специфический аромат ещё присутствовал. Видимо они замёрзли, огнем отогревались. Зола и не прогоревшие ветки были теплыми. Народ заволновался, немцы могли уйти, костёр не растоптали, он продолжал тлеть какое-то время после их ухода, но это уже не восемь часов разрыва. Сержант Звягинцев как-то сразу весь подобрался, парень оказался сообразительный. Ушло вперёд охранение, остальные передохнули пару минут и тоже тронулись в путь. Никто не считал пройденное расстояние, сделать это было невозможно, на отдельных участках все двигались ускоренным маршем. Чешка отдувалась, хваталась за сердце, но ни разу не пожаловалась, не просила о снисхождении. У Горана заплетались ноги, он оказался не столь вынослив, но тоже не ныл. В других местах скорость падала практически до нуля, людям приходилось перебираться через завалы, куда-то лезть, привалы становились короче, народ почти не курил. Капустин спотыкался, хватался за деревья, делал небольшие передышки и брёл дальше. Брагин отстал, испытующе поглядывал на предателя: тот шёл опустив голову, иногда поднимал глаза. Отношение к этому человеку у Влада как-то не выстраивалась. Конечно, изменник заслуживает кары, но что мешает ему искупить вину, сделав пару тройку добрых дел. Советское законодательство великодушно умеет не только карать, но и миловать. У Брагина не было к Капустину никакой ненависти, перегорели всё омерзения и брезгливости, он тоже не вызывал.