Охота на льва - Лариса Петровичева

И снова воцарилась тишина. Андрей осторожно собрал свои книги и покинул библиотеку, стараясь ступать неслышно. Когда он вышел в коридор и прикрыл за собой дверь, из соседнего Красного кабинета донесся сдавленный женский вздох – но Андрей предпочел не размышлять о его природе.

Ему и без этого было о чем подумать и о ком позаботиться. Контузия Нессы оказалась гораздо сильнее, чем ему показалось вначале: она то приходила в себя, то снова проваливалась в беспамятство; Андрей поил ее лекарствами и молил всех известных ему богов: пусть с ним будет все что угодно и как захочется небу, лишь бы Несса поправилась. Когда в ее спальню вошел Шани с таким видом, словно собирается остаться тут надолго, то у Андрея даже не хватило сил, чтобы удивиться.

Потом, увидев их вдвоем, он тоже не удивился.

Ему просто стало ясно, что делать дальше.

* * *

– Вы очень плохо думаете об уровне аальхарнской контрразведки. Крайне.

Кембери пришел в себя и обнаружил, что лежит на чем-то твердом в полном мраке. Тьма пахла сырой землей. Кембери попробовал было встать и тотчас же треснулся лбом в неструганое дерево. Он вскинул руки, пытаясь на ощупь определить, что это такое над ним, – в ладони вонзились несколько заноз, а посла пробрало ледяным холодом.

Он лежал в гробу. В могиле. Погребенный заживо.

– Ну неужели вы в самом деле считаете, что получить сверхсекретные разработки наших ученых можно настолько быстро и просто?

Артуро всегда казался послу хиляком, но сейчас, когда этот хиляк скрутил его в бараний рог и нагло ухмылялся, Кембери испытывал почти детскую обиду. Император смотрел на него примерно так, как умудренный опытом отец смотрит на очень глупого сына, – с той только разницей, что сыну могут простить любую глупость, а разведчик потенциального противника не смеет рассчитывать на подобное снисхождение.

– Раз уж у нас пошел настолько откровенный разговор, то я буду искренен. Чертежи дирижабля хранятся у меня лично. Документы, которые находятся в Государственной библиотеке, – фальшивка. Ваш подарок владыке Хилери никогда не взлетит.

Голова раскалывалась от боли. Кембери зажмурился и пару минут пытался успокоиться и дышать как можно реже – следовало беречь воздух. Ладно, пока есть чем дышать, значит, гроб закопали совсем недавно. Жаль, конечно, если на поверхности уже красуется мемориальный памятник. Очень жаль.

Устроить пожар в архиве вы придумали довольно остроумно, признаю. Но остальные шпионские игры выглядят очень наивно. Поглупела амьенская разведка за последние годы, очень поглупела, – Кембери зашипел от боли в вывихнутом плече, и Артуро с неприятной ухмылкой усилил давление на пострадавшую руку. Если я только выберусь, подумал посол, если я только выберусь отсюда живым, то я убью вас обоих. За себя. За несчастного Кита.

– Раз все было фальшивкой, то зачем вы убили Киттена? – спросил Кембери.

Император усмехнулся.

– Чтобы научить вас, что не следует брать то, что вам не принадлежит. Ну и не любил я его.

Потом его укололи в шею, и Кембери потерял сознание: фумт – штука старая и верная. Предполагалось, что он не придет в себя и задохнется под землей. Что ж, теперь, если его похоронили в дешевом гробу и неглубоко, то шансы на спасение, пожалуй, имеются. Стараясь глубоко вдыхать и медленно выдыхать, Кембери принялся расшатывать руками крышку. Ему было так страшно, как не было даже на войне, больше всего Кембери хотел заорать от ужаса, раздиравшего грудь, и эта борьба с собой была намного страшнее борьбы с неподатливой крышкой гроба. Но сквозь панику постепенно начало пробиваться типичное амьенское упрямство и жажда мести: послу было зачем выбираться из душных объятий смерти и было за кого отомстить. Он вспомнил Киттена, которого своими руками отправил на неизбежную гибель, бедную Хелу, использованную им в безнадежной игре, вспомнил Инну, которую нельзя было оставлять одну, и с удвоенной энергией принялся разламывать крышку.

Наконец упрямая деревяшка стала подаваться в сторону. Обхватив себя за плечи, Кембери натянул на голову рубашку и завязал над головой рукава, чтоб не задохнуться от земли, падающей на лицо, и принялся сбивать крышку ногами. Когда раздался треск дерева, и посыпалась земля, он вздохнул с облегчением и принялся прессовать ее ногами от головы.

Он думал, что не сможет сесть.

Ему казалось, что он не сумеет встать.

Когда тяжелый запах земли сменился легким духом летней ночи, Кембери подумал, что ему это снится.

Он сорвал рубаху с головы и некоторое время стоял в яме, закрыв глаза и вслушиваясь в ласку тихого ночного ветра на щеках. Кругом звенели цикады и исходили трелями ночные птицы, теплый воздух пах цветами и травой, а Кембери дышал и не мог надышаться. Потом он открыл глаза и огляделся.

Его вывезли за город и закопали на кладбище самоубийц и утопленников. Нечистых покойников в Аальхарне хоронили без надгробий и каких-либо опознавательных знаков – только поросшие травой холмики говорили о том, что под ними кто-то обрел последний приют. На горизонте сияли огни столицы. Кембери выбрался из ямы и сел в траву – ноги подкосились.

Он просидел неподвижно около часа, дрожа и пытаясь прийти в себя и решить, что делать дальше. Возвращение в столицу было бессмысленным – наверняка за посольским особняком установлено наблюдение, и кто-нибудь вроде дзёндари в синем быстро закончит то, что не доделали император с личником. Кембери пошарил по карманам штанов: повезло, нашел несколько монет – до Амье, разумеется, не добраться, но уехать подальше от столицы вполне возможно.

Он хлопнул себя по лбу и выругался. На родину ему нельзя было возвращаться ни в коем случае. Во-первых, владыку наверняка известили о смерти господина посла во время взрыва, и появление Кембери вживе будет истолковано самым невероятным образом. Например, что его завербовала аальхарнская секретная служба. Это как минимум. А липовая документация по дирижаблю приведет его прямиком на виселицу – тем паче что смерть Киттена тоже повесят на него…

Кембери глубоко вздохнул и поднялся. Что ж, значит, придется вернуться в столицу. И там он вплотную займется личностью таинственного доктора – разгадка этой тайны наверняка ему пригодится.

В тихий маленький храм неподалеку от дворца, чудом уцелевший во время войны, Несса приходила уже в третий раз. Не то чтобы после своего сна об Олеге она по-настоящему уверовала в Бога – просто здесь ей становилось немного легче. На время грусть, что в последние дни окутывала ее, словно саван, проходила, Нессе становилось легче дышать, и она надеялась, что все еще будет хорошо: угаснет тоска по дому, по утраченной, точнее сказать, безжалостно отнятой у нее любви и надежде, и она еще сможет поверить, что жизнь не кончается в тридцать четыре года. Она приходила в храм поздним вечером, когда все прихожане и даже старенький священник уже расходились по домам, и можно было оставаться в покое и одиночестве под едва освещенными низкими сводами, никому не мешая.