Духовная прародина славян - Михаил Серяков

Совокупность всех этих ключевых четырех моментов показывает то исключительно огромное значение, которое сыграл образ небесного охотника-прародителя в самом первом этапе духовного развития славян. Лишь с их помощью мы можем оценить ту действительную важность сохранившихся почти до наших дней в устной народной традиции белорусских преданий о Бое, равно как русской и украинской сказок. А факт, что наши далекие предки одни из немногих народов бережно сохранили память о своем первопредке на протяжении примерно ста тысячелетий, красноречиво свидетельствует о силе их родовой памяти, с которой они некогда вышли с изначальной прародины всего человечества.

Как уже отмечалось выше, миф о небесном охотнике был отражением первобытного сознания со всеми присущими ему чертами, к числу которых относится и необузданность. Мы видели, что в ряде греческих и центральноазиатских мифов Орион стремится истребить всех животных, что явно выходит далеко за пределы обеспечения себя или даже своего племени пищей и вызывает гнев богов. Бьющая через край гиперсексуальность, с другой стороны, легко оборачивается сексуальным насилием и преследованием, что также находит свое отражение и в индоевропейских, и в неиндоевропейских мифах. Понятно, что постоянное сексуальное и пищевое насилие не могло не вызвать противодействия. Если беспощадное и подчас бесцельное истребление животных нарушало равновесие в природе, которая реагировала на него лишь с течением времени, то сексуальное насилие в зарождавшемся человеческом обществе встречало сопротивление гораздо быстрее. Мстителями за него оказывались богини-женщины, и следы этого мы находим в различных мифах. Самый первый письменно зафиксированный миф о гибели Ориона по вине женщины мы находим уже на самой заре письменной истории человечества у шумеров. Однако миф этот еще не говорит о вине Ориона — в нем он оказывается невинной жертвой коварной Инанны-Венеры. По вине небесной девы гибнет и полинезийский охотник Таотору.

Более прозрачно и откровенно этот сюжет описывается в греческих мифах. Так, например, Аполлодор сообщает: «Артемида же убила Ориона на острове Делосе. (…) Орион же, как говорят некоторые… был застрелен Артемидой из лука, когда пытался совершить насилие над Опидой, одной из дев, прибывших от гиперборейцев»[163]. В другом варианте мифа Орион покушается на честь уже самой богини:

Стоит начать восходить Скорпиону — уже низвергает

Без промедленья Река в Океан многоводный изгибы,

И великан Орион спасается бегством постыдным.

Предков преданье гласит — да помилует нас Артемида! —

Что Орион прикоснуться посмел к ее одеянью,

Хиоса дичь когда истреблял булавою тяжелой,

Энопиону стремясь угодить беспримерной охотой.

Но расколола тотчас богиня хиосские холмы,

Произведя из Земли невиданного Скорпиона:

Оный, за то, что саму Орион оскорбил Артемиду,

Жалом ударив, того, кто был неосилим, осилил.

Вот почему, говорят, немедленно после восхода

Зверя сего Орион за пределы Земли убегает[164].

Наконец, есть вариант мифа, в которых Ориона карает богиня Земли за его нечестивое стремление истребить все живое на нашей планете: «…Орион, будучи страстным охотником, счел в этом занятии себя искуснейшим ловчим и стал похваляться перед Дианой и Латоной, что он способен истребить все живое, что рождается на земле. Поэтому рассерженная Теллус (“мать-земля” в римской мифологии. — М.С.) наслала на него скорпиона, который, рассказывают, убил его»[165]. Диана же, из-за любви к Ориону, попросила Юпитера поместить его на небо. Показательно, что в большинстве вариантов убийцей Ориона оказывается Артемида, ставшая сама богиней-охотницей. Поскольку, как свидетельствуют различные данные, в первобытную эпоху охота была именно мужским занятием, в данном случае одновременно с убийством Небесного Охотника Артемида узурпирует его основную функцию, сама становясь охотницей. В последнем случае виновницей гибели Ориона становится богиня Земли, хранящая равновесие среди порождаемых ею существ. Как мы увидим далее, обеим греческим богиням имеются типологические соответствия из археологических материалов, относящиеся к гораздо более раннему, по сравнению с греческой мифологией, периоду развития религиозных представлений человечества.

Как было показано в четвертой главе, в славянской традиции также присутствует мотив гибели охотники от руки женщины, о чем красноречиво говорят русская и украинская сказки. Поскольку славянские предания были записаны в XIX–XX вв., женщины там уже не являются богинями, однако это обстоятельство нисколько не меняет принципиальную схему сюжета. О том, что данный переворот оставил след в славянской традиции, свидетельствует и достаточно позднее польское сочинение «Истинная повесть об основании монастыря на Лысой горе». Согласно ей, эта гора в Польше была названа в честь замка Лысец, в котором жила госпожа, победившая Александра Македонского. После этой победы она возгордилась и велела почитать себя как богиню Диану, однако в конце концов гром поразил и ее, и замок. Кроме того, «Повесть» отмечает, что на этой горе стояли три идола — Лада, Бода и Леля, к которым народ приходил 1 мая[166]. С учетом того, что Лысые горы в славянском мире традиционно считались местом сбора ведьм, то, очевидно, эта повесть имеет под собой основу в виде местных преданий о могущественной ведьме или богине. Весьма показательно, что эта женщина побеждает сначала некого мужского персонажа, замененного Александром Македонским (в одном древнерусском поучении против язычества была сделана попытка объяснить происхождение языческих богов как результат обожествления правителей древности), претендует на божественный статус, однако впоследствии гибнет от удара грома. Типологически ее первоначальная победа над «Александром Македонским» соответствует рассмотренному выше низвержению Небесного Охотника и матриархальной революции, в результате чего она требует почитать себя как богиню, а гибель от грома — патриархальной революции, в результате которой верховенство в пантеоне переходит к богу-громовержцу. Таким образом, сюжет гибели охотника от руки женщины, поскольку он присутствует в греческой и славянской мифологии, следует считать весьма архаическим моментом, отражающим торжество матриархальной идеологии, в которой мужскому персонажу с гипертрофированной сексуальной активностью просто не было места.

У других индоевропейцев произошедшая матриархальная революция нашла свое отражение в узурпации женскими божествами отдельных атрибутов, функций или имен, под которыми был известен Небесный Охотник у тех или иных народов. Так, например, Пояс Ориона скандинавы называли Веретеном Фригги[167], бывшей женой Одина. О переносе части функций с Ориона на женское божество говорит и то, что у континентальных германцев Дикая Охота возглавлялась не только Вотаном, но и его женой Хольдой[168]. Аналогичные среды узурпации мы видим и в Сербии, где одним из названий Ориона было штапи, штапци, штапови, бабини штапови, образованные от слова штап — «трость, палка» и связанные с легендой о том, как Влашичи (созвездие Плеяд) украли у старухи дочь, а та вслед похитителям бросила палку, которая до сих пор видна на небе. О былой принадлежности данного созвездия мужскому персонажу говорят данные народной астрономии других славянских народов. Поляки называли Орион Палицей Святого Иакова, а у словенцев оно было известно как palica sv. Jakova или palica sv. Petra[169].0 первоначальной принадлежности этого звездного образа мужскому персонажу свидетельствует и тот факт, что в ряде мест на Руси данное созвездие было известно под названием Старикова Тросточка (камч., оренб., челяб.)[170]. С другой стороны, отечественная народная астрономия дает еще один пример произошедшей матриархальной революции. На Дону и в Туле созвездие Орион было известно под названием Девичьи Зори. А.Н. Афанасьев приводит объяснение происхождения этого необычного названия: «У нас же есть предание о трех вещих сестрах, которым, после их кончины, досталось весь век гореть тремя звездами возле Млечного Пути — на дороге, ведущей в Царство Небесное; звезды эти называются Девичьи Зори»[171]. Возможные следы узурпации видны и в том, что если у поляков был мужской бог Живе, то у их более западных собратьев уже известна «Жива, богиня полабов»[172]. Хоть это и может быть объяснено вариативностью пола, подчас встречающейся в языческих верованиях, однако, с учетом рассмотренной тенденции, перед нами вполне может быть и пример присвоения победившим женским божеством не только места, но и имени убитого им мужского божества.