Ночной мороз - Кнут Фалдбаккен

Этому должен быть конец, подумала она, так почему не сегодня? Почему бы наконец в открытую не обсудить дело Хаммерсенгов профессионально и беспристрастно, за ужином? Она понимала, что вскоре не сможет выдерживать его нервных срывов, самокопаний и намеков.

— Ее звали Сара Шуманн. Ничего не вспоминаешь?

— Вроде нет… — Он спокойно отреагировал на вопрос. Она видела, что он действительно пытается вспомнить, и попробовала продвинуться чуть дальше:

— В марте она ушла в декретный отпуск, а семнадцатого апреля родила сына в родильном отделении в Эльверуме, затем выписалась оттуда и исчезла.

— И даже не зарегистрировалась в службе по наблюдению за грудными детьми?

— Даже туда не сообщила. Во всяком случае, не в этом регионе.

— Больше никаких сведений?

— В графе «семейное положение» она указала, что не замужем. Имя отца ребенка отсутствует. Она указала адрес в муниципальном доме с однокомнатными квартирами на улице Фредрика Монсена, здесь, в Хамаре. Оттуда она спустя пару недель съехала. Когда именно — установить непросто, потому что официально договора аренды она не расторгала. Просто взяла и уехала. Ее соседи-сомалийцы и ничего о ней не знают.

— Спустя пару недель… — Положив вилку на скатерть, он смотрел поочередно то на нее, то на тарелку, на которой остывала еда. — Она закупала продукты в магазине «Киви-на-шоссе», — наконец сказал он.

— Что?

— Я случайно об этом узнал. — Он взглянул на нее, ожидая, как она прореагирует на его сообщение. — Я оказался там по вполне законной причине, — он, шутливо защищаясь, выставил перед собой ладони, — туда вел след по делу о покойнике в Тангене. В хижине мы нашли чек из этого отделения «Киви».

Она не сдержалась:

— И ты совершенно случайно решил расспросить про социальных работников у Хаммерсенгов?

— Можно и так сказать.

Он даже не дрогнул, отметила она про себя.

— Этот магазин ближе всего к дому Хаммерсенгов, они всегда ходили туда за покупками. И социальные работники — тоже. Эта, последняя, появлялась там в последний раз шесть-семь недель назад. Все это рассказала кассирша.

— А кассирша сказала, что та была беременна?

— Нет, не сказала. А я не спрашивал.

Они замолчали, но в их молчании не было угрозы. Почти как прежде, подумалось ей. Когда они вместе работали над одним делом, думали о нем, обменивались мнениями и новостями. Ее сомнения и страх по отношению к нему, от которых она цепенела, рассеялись, как морозная дымка под утренним солнцем, прихватив с собой и его проблемы.

— Я подумал… — начал он.

— Что?

— Ну, думать у меня плохо получается… — Он усмехнулся, а она, подмигнув, улыбнулась в ответ. — Не буду зря выдумывать… Я подумал, что эта последняя работница из социальной службы, пусть будет Сара Шуманн, она перестала ходить за покупками примерно в то время, когда… на вилле Скугли… произошло это.

— Разве не так и должно было быть?

— Ха! — Он чуть не ткнул в нее вилкой, вытянув руку над столом. — О том, что произошло, стало известно, по меньшей мере две недели назад. По меньшей мере, две недели! Однако женщина из социальной службы, заходившая к ним в дом ежедневно, перестала делать покупки, примерно когда это… когда они… — Видно, ему все еще сложно было беспристрастно относиться к их смерти. — Она должна была прийти на работу и обнаружить их сразу после того, как это произошло. Она должна была стать первой!

— Так-так…

— И она должна была поднять тревогу! Понимаешь? Она бы не бросила ходить за покупками и не уехала бы только потому, что люди, у которых она работала, умерли. Если только она не была каким-то образом связана с их смертью!

— А что, если это всего-навсего совпало с ее отпуском? Может, ей просто захотелось подготовиться к родам?

— По-моему, слишком много совпадений… — откликнулся он спустя мгновение. Она заметила, что ему неприятна резкость, с которой она парировала его доводы. Она и сама немного сожалела об этом: невозможно отрицать, что ей очень хотелось взять прочные веревки улик и привязать ими Сару Шуманн к столбу с надписью «преступница». Но будет ли это правильно?

— Надо точно проверить время, — сказала она, — надо бы заняться кассиршей, а я еще порасспрошу сомалийцев.

— Соседи… — начал он.

— Угу?

— Поговорите с соседями.

— Мы говорили с соседями.

— Я тоже, особенно с одной соседкой, фру Гердой Халлинг. Она все время жила рядом с Хаммерсенгами, приятельница Лидии. Она расскажет кучу историй об этой семье.

— Ты разговаривал с соседями? — Она сама услышала, как в этот сам по себе невинный вопрос закрались холод и сомнение. Предотвратить удар уже невозможно. Однако он спустил все на тормозах:

— Я знал Герду Халлинг, когда был мальчишкой. Она меня остановила и захотела поболтать. Она помнила, что мы с Клаусом дружили. И она, словно сторожевой пес, неусыпно следит за домом.

Опять Клаус, подумала она, Клаус там, Клаус сям… Потом она вновь собралась с мыслями: все-таки это слишком важные вещи.

— Я себе запишу про Герду Халлинг, — сказала она.

В тот вечер они не стали, как обычно, сидя на диване, смотреть телевизор. Обстановка явно улучшилась. Юнфинн уехал кататься на велосипеде, за последние недели он сбросил килограмм или парочку. Неплохо выглядел. Ей нравилось смотреть на него и нравилось, что он рядом. Каждый вечер он делал очевидные попытки заняться с ней любовью. Может, еще чересчур рано, но отказать она не могла. Это ведь тоже что-то доказывает, например, что его домыслы о собственной гомосексуальности (которые она не хотела признавать) в действительности ничем не обоснованы. Ей лишь хотелось, чтобы он делал это не спеша и бережно, как было принято у них раньше, а не так, словно он вознамерился соблазнить ее.

Она сидела перед ноутбуком, возбужденная и одновременно немного напуганная собственными действиями. У нее вдруг появилась идея, совершенно дикая мысль, от которой ее контрольные лампочки загорелись, предупреждая: не лезь! Она задумала нечто противоречащее правилам, нечто недопустимое с точки зрения полицейской этики. Ей следует сейчас же остановиться… Однако она уже приступила к воплощению.

Зайдя в один из интернет-чатов, она сперва прочитала приглашения от «Симона», «Анжелики» и «Дарта Вейдера», чувствуя одновременно смущение и возбуждение зрителя. Кем она и являлась.

Ведь именно для этого и была создана эта сетевая замочная скважина: чтобы можно было заглянуть в самые сокровенные человеческие тайны: вседозволенность — непреодолимость — анонимность. Конечно, она старалась не погружаться в это слишком глубоко и тем не менее не могла избавиться от нарастающего интереса. Она проявила снисходительность к парню с ником «Он-мужчина», которого бросила девушка и он искал себе пару (пока только для общения в Сети) и даже выложил свою фотографию в трусах. Ей немного нравилась «Тина», любительница собак, у которой их было семь и которая желала познакомиться с другим собаководом, только чтобы у того было достаточно места в доме. Она невольно чувствовала себя вовлеченной в этот поток ложной близости, которая возникала для защиты или как прикрытие того, что люди отчаянно нуждались в общении или хотели побыть собой, хотя бы анонимно.