Это только цветочки - Марина Серова

— Илья Гаврилович ждет вас в холле, — сказала она хорошо поставленным голосом.

Я вошла внутрь и поняла, что передо мной домработница. На ней было темное, до колен, платье, открывающее руки и шею, и маленький голубой передник. Женщине было лет тридцать пять. Она держалась с достоинством и грацией, весьма странными для прислуги. То есть, конечно, мне не раз доводилось видеть фильмы, повествующие о дореволюционной жизни зажиточной интеллигенции и буржуа. Я была совсем не против того, как уважительно и чинно держалась прислуга. Но в манерах открывшей мне дверь женщины было что-то, что наводило на мысль, что она не иначе как Золушка или какая-нибудь обедневшая дворянка на службе у буржуа.

У домработницы, как я определила ее статус для себя, хотя очень сомневалась, что это не какая-то игра или фокус, были тонкие черты лица, большие темные глаза и аккуратно уложенные черные волосы, по которым то и дело пробегали медные блики. Еще она мне напомнила фигуру с полотен Рембрандта. Заинтригованная, я застыла в немом созерцании этой аристократки в фартуке.

Она смело и спокойно прошла в холл, взглядом приглашая меня последовать за ней. Я вошла в гигантских размеров гостиную, отделанную дубом. Вдоль стен, на стеллажах, высящихся едва ли не до потолка, размещалась библиотека хозяина. Я представила, сколько томов она насчитывает, и почему-то остановилась на числе «четыре тысячи пятьсот». В торцевой части холла, глядя на меня черной прямоугольной бездной, находился оформленный в лучших готических традициях камин. Никаких завитков, сплошная строгость и чистота линий. На кожаном диване сидел Илья Гаврилович. Он курил, облаченный в пестрый вельветовый халат.

— Рад вас видеть, — поднялся он мне навстречу, — я думал грешным делом, что вы не приедете.

— Когда дело касается моей работы, я готова пожертвовать не только сном…

— Знаю-знаю, — засмеялся Селиванов, обнажая мелкие желтоватые зубы, — Олег Борисович мне о вас рассказывал.

— Вы разговаривали со Стригуновым? — изумилась я.

— Вас это удивляет? — приподнял брови и лукаво скосил на меня глаза Илья Гаврилович.

— Да нет… — смущенно пожала я плечами, — вы хотели мне что-то сообщить…

— Да, — кивнул Селиванов и затушил сигарету в миниатюрной бронзовой пепельнице. — Пойдемте наверх, там нам будет удобнее. — Клара, свари нам, пожалуйста, кофе.

Она тихо наклонила голову и удалилась.

— Наверху у меня кабинет, — пояснил Селиванов, — посмотрите, как живет обыкновенный прокурор.

— Так уж и обыкновенный, — усмехнулась я.

— Олег Борисович сообщил мне о том, что произошло возле вашего дома. Я вами восхищен. Такая милая, хрупкая на вид девушка, и вдруг такое самообладание, такое мужество. Вы говорите, что были близки одно время с Виктором Проказовым. Почему же вы теперь не…

— Простите, но я не люблю обсуждать свои личные дела с кем бы то ни было, — пресекла я его попытки потрепаться со мной о моем прошлым.

— Понимаю и уважаю, — кивнул Селиванов, — а вот этого, простите меня, оболтуса я не понимаю! Звонил сегодня его отцу, Феде, — кашлянул он, — так тот говорит, что Виктор общается с ними только по телефону. Федя очень беспокоится, не знает, где Виктор, у кого живет. Дома его нет, у них он уже дней шесть как не появляется. Вы не знаете, где его можно найти?

— Живет у одной из своих знакомых, — пожала я плечами, — ждет, когда я разберусь с бандитами.

Селиванов снова засмеялся, в полный голос.

— Надо же, — не мог он успокоиться, — девушка сражается с негодяями, а парень отсиживается у какой-то девицы! Ну да ладно, пойдемте. Да, кстати, у вас есть оружие?

— Да, — сухо ответила я.

— Я вас попрошу его оставить в холле, вот здесь, на столе, — он указал на журнальный столик, на котором стояла пепельница, — у меня такой закон в доме: никакого оружия. Все равно что в буддийском храме — там, кажется, обувь снимают, — одновременно хитро и виновато посмотрел он на меня.

Я опять пожала плечами и выложила на стол пистолет.

— Вот и прекрасно, — обрадованно произнес Селиванов.

Он подвел меня к лестнице, и мы стали подниматься. На втором этаже царила глубокая тишина. Мы миновали приоткрытую дверь, через которую доносилось дыхание ветерка, и остановились перед высокой и массивной дверью, находящейся в конце коридора.

— Сейчас включим свет, — с отеческой интонацией сказал Илья Гаврилович.

Он первым вошел в кабинет, я двинулась за ним. Он еще не успел зажечь свет, а я уже провалилась в темную купель, наэлектризованную сдерживаемым дыханием и хищным ожиданием. У меня по спине пошли мурашки, я чувствовала, что эта болотная тьма таит в себе что-то опасное и враждебное. Вспыхнуло электричество, обращая мою догадку в страшную реальность.

Картина, открывшаяся моему взору, была достойна кисти Эль Греко или лучше — Глазунова. Любит он всякого рода лубочные небылицы. Прямо передо мной, утопая в диванных подушках, сидел Пал Василич, рядом с ним на кресле — тот самый шепелявый шатен, который на моих глазах выстрелил в голову Шатрову. Поодаль, у окна, стоял незнакомый мне парень с «узи» наперевес, а возле меня по обеим сторонам возвышались громадные фигуры еще трех вооруженных автоматами атлетов, один из которых тут же встал у меня за спиной. Шепелявый поигрывал «макаровым», скаля зубы в презрительной ухмылке.

— Ну вот, кажется, все в сборе, — с затаенным злорадством произнес Селиванов, — правда, сюрприз? — с наглым бесстыдством посмотрел он на меня.

— Ага, — стараясь не терять выдержки, пренебрежительно откликнулась я, — честно говоря, не ожидала. Хотя и не строила на ваш счет особых иллюзий.

— Зато мы на твой счет строили, — неожиданно перешел на «ты» Селиванов.

Его тон стал резким и агрессивным.

— Но ты, Иванова, наверное, не знаешь толком, кто перед тобой, только догадываешься, — с ледяной улыбкой продолжил он карнавальное действо, — знакомься, Богомаз, — показал он на Пал Василича, — Рустам Тагиров, — ткнул он пальцем в шепелявого, — ну, а это, — он обвел взглядом бойцов, — наши преданные воины. Вот только Садыха нет, но ничего, мы ему перескажем эту историю, которая, увы, закончится для тебя совсем не так, как ты предполагала.

— Очень приятно, — скривила я губы в улыбке, — но кажется, здесь кое-кого не хватает.

— Кого же? — Селиванов вопросительно посмотрел на меня.

— Кожухова.

— Ну что ты, — недовольно поморщился Селиванов, — Кожухов не нашего поля ягода. Он никак не может понять, на какое хлебное место попал. Ищет какой-то правды. Видимо, тоже вскоре последует за Шатровым, — Илья Гаврилович переглянулся с Пал Василичем.

Я замолчала, лихорадочно соображая, что можно предпринять. Не знаю, как это объяснить, но в самой глубине моего существа, там, куда не добирался даже страх, я чувствовала сумасшедшую радость. Оттого ли, что мне представился случай столкнуться лицом к лицу с моими врагами, оттого ли, что выпала возможность снова испытать себя, решить некое уравнение, рискуя расстаться с самым дорогим, что есть у человека — жизнью, или просто оттого, что считала себя ничем не связанной, никакими гуманными соображениями, ощущая на щеке дыхание смерти? В такие минуты во мне пробуждалось какое-то животное безумие, с каким, например, самка борется за жизнь детенышей, а два самца — за право обладать своей избранницей.