Голливудский участок - Джозеф Уэмбо

Уэсли Драбб не мог сосредоточиться больше часа. Его встревожили замечания чернокожего служащего тюрьмы, который не спешил возвращаться с продленного обеденного перерыва, введенного недавно по настоянию профсоюза.

Когда арестанта раздели для обыска, тюремщик посмотрел на полосы, темнеющие по всему его телу, и сказал:

— Он похож на зебру.

Уэсли Драбб не мог себе представить, чтобы пятидесятисемилетний мужчина был способен на такое. Он все еще переживал из-за насилия, впервые в жизни совершенного им над человеческим существом, и потери своего полицейского автомобиля.

— У нас не было выбора, — попытался он объяснить тюремщику происхождение синяков на теле задержанного.

Тюремщика позабавило смятение молодого копа.

— Парень, ваше счастье, что он белый. Если бы он был черным, на тебя бы накинулись городской совет, министерство юстиции и призрак гребаного Джонни Кохрана.[2]

Неизвестно, слышал ли Чокнутый Ленни голоса диспетчеров, сообщавших об угоне автомобиля «6-Х-72», открывал ли он электронные сообщения, которые другие экипажи отправляли «6-Х-72», узнав о случившемся.

В одном сообщении говорилось: «Если мы тебя поймаем, тебе конец». Другое гласило: «Мы тебя пристрелим и сожжем труп». В третьем, очевидно, от кинологического экипажа, сообщалось: «Прежде чем ты умрешь, четвероногий полицейский будет кусать твою поганую задницу, пока ему не надоест…»

В любом случае Чокнутый Ленни решил, что не уронил честь банды, поэтому бросил автомобиль всего в десяти кварталах от дома. Рядом с оградой он нашел камень, поднял его и на прощание швырнул в ветровое стекло, после чего, решив, что славы для него достаточно, поспешил домой.

В конце этого долгого ужасного дежурства, когда Уэсли Драбб с Нейтом Голливудом шли к своим машинам, Уэсли, почти все время молчавший, сказал Нейту:

— Мне плевать, чему меня учили в университете. Мне наплевать, что моя точка зрения ненаучна. Начав работать в полиции, я потерял веру в эволюцию. Теперь я верю в креационизм, в то, что мир создал Бог.

— Это почему же? — спросил Нейт.

— Возьмем, например, сегодняшнего парня. Не может быть, чтобы он был продуктом развития биологических форм.

После остановки в «ГУЛАГе», чтобы выпить со скидкой, Козмо Бедросян направился в своем восемнадцатилетнем «кадиллаке» в корейский квартал, где снимал квартиру. По дороге он думал, какое впечатление произвел на Дмитрия во время их последней встречи на прошлой неделе. Именно к этим людям он хотел принадлежать, к таким, как Дмитрий. Козмо исполнилось сорок три года, и он был слишком стар, чтобы иметь дело с амфетаминщиками. Слишком стар, чтобы покупать бумаги, украденные из почтовых ящиков или оставленных в автомобиле сумочек и борсеток, а потом продавать информацию о кредитных картах другим придуркам в публичных библиотеках и интернет-кафе, которые торговали номерами кредитных карт и наркотиками по Интернету.

До налета на ювелирный магазин Козмо и Айлия не совершали вооруженных ограблений. Идею с ручной гранатой подал ему один наркоман, прочитавший о похожем случае в газете Сан-Диего. Наркоман рассказал об этом Козмо, потому что те грабители были армянами, предположительно связанными с русской мафией. Козмо тогда от души посмеялся. Он воспользовался их идеей, их почерком, и все прошло прекрасно. А сведения об этом он получил, потому что был армянским эмигрантом.

Информация о том, что бриллианты будут находиться в магазине, пришла к нему от другого наркомана, с которым он имел дело уже несколько месяцев. Эти сведения были почерпнуты из счета-фактуры, в котором подтверждалась доставка и который был отправлен ювелирным магазином поставщику из Гонконга. Вместе с этим письмом он купил другое, тоже с обратным адресом ювелирного магазина, отправленное клиенту в Сан-Франциско и сообщавшее о прибытии впечатляющей коллекции камней, которыми клиент интересовался, когда в последний раз приезжал в Лос-Анджелес. Письма украл из почтового ящика наркоман, который обменял пакет информации о кредитных картах и чеках на четыре десятка доз кристаллического амфетамина, доставшихся Козмо за двести пятьдесят долларов и хранившихся как раз для этой цели.

Он уже больше года имел дела с наркоманами, и только один раз они с Айлией курили с ними «снежок», но им не понравился кайф, хотя оба сексуально возбудились. Они предпочитали кокаин и водку. Козмо говорил наркоманам, что они с Айлией были старомодными, нормальными людьми.

Что его действительно взволновало, так это легкость, с которой прошло ограбление. Он получил огромное удовольствие оттого, что заставил ювелира плакать и обмочиться. После ограбления Козмо всю ночь трахал Айлию. Она тоже призналась, что ограбление ее возбудило. Правда, добавила, что больше не будет участвовать в грабежах. Тем не менее Козмо считал, что сможет ее переубедить.

Он вернулся домой к ждавшей его Айлии. Как только они продадут бриллианты, то сразу же переедут — может быть, в более приличную квартиру в Маленькой Армении. Их теперешнюю нору над гаражом им сдал кореец, который не задавал вопросов о мужчинах — белых и азиатах, — посещавших Айлию для «массажа» и уходивших через час или около того. Раньше Айлия работала в основном на улицах, пока ее не арестовал в гостиничном номере красивый коп из полиции нравов с большими деньгами, в хорошей одежде и перстнями на пальцах. Айлия плакала, когда он показал ей полицейский жетон. Тогда она была еще достаточно наивной и думала, что хорошо заработает на приятном незнакомце.

Айлии исполнилось тридцать шесть, у нее оставалось не слишком много времени для такой профессии, поэтому она стала жить с Козмо. Он обещал заботиться о ней, говорил, что больше ее никогда не арестуют, а у него будет достаточно денег, чтобы ей реже приходилось продавать себя. Но пока что она зарабатывала больше, чем он, выменивавший у наркоманов разные вещи на зелье.

Припарковавшись за полквартала и бредя по переулку к квартире над гаражом с лестницей, изъеденной термитами, Козмо увидел в окне свет и удивился, потому что у Айлии на сегодня не был назначен «массаж». Он специально попросил ее об этом. Козмо почувствовал, как все внутри у него сжалось от страха: свет мог служить предупреждением. Однако вскоре он увидел, как Айлия прошла мимо окна. Если бы в квартире были копы, она бы скорее всего уже сидела в наручниках. Он осторожно поднялся по ступенькам и тихонько открыл дверь.

— Привет, Козмо, — со щербатой улыбкой сказала Олив Ойл, сидевшая на маленьком диванчике.

— Добрый вечер, Козмо, — сказал сидевший рядом с ней Фарли со своей обычной ухмылкой.

— Здравствуй, Олив. Здравствуй, Фарли, — ответил Козмо. — Ты не позвонил. Я не ждал тебя сегодня вечером.

— Они позвонили мне, — сказала Айлия, — после того как ты уехал к Дмитрию.