Правила игры - Владимир Аренев

Но он играл. Садился в кресло, или на коврик, или на подушку, откладывал в сторону высокий деревянный посох и начинал двигать по доске фигурки – но при этом лицо Тиелига застывало, словно маска. И только внимательно приглядевшись, можно было заметить в прорезях-глазах огоньки неодобрения. Возможно, даже ненависти.

Впрочем, принц старался не присматриваться.

Минула неделя, плавно перетекла в другую – такую же жаркую и суетливую, наполненную многочисленными делами, делищами и делишками государственной важности. А еще оставались обязательные тренировки с оружием, после которых впору было лезть в бассейн с благовониями и долго отмокать – так бренное тело пропитывалось потом за эти несколько часов. А еще – церемонии и охота. А еще – махтас, хотя для него-то оставалось все меньше времени. А еще – черные лепестки, не желавшие покидать сны принца.

Жизнь продолжалась.

В один из таких душных дней, когда все просители были одарены, бумаги подписаны, а улыбки розданы; когда наставник довольно кивнул и сообщил, что на сегодня тренировок достаточно; когда выдалось несколько свободных от людей часов, Талигхилл велел вынести доску с фигурками в сад и установить там в тени каких-нибудь подходящих для этого деревьев. Дворцовый сад, конечно, не чета приусадебному парку – поменьше и поправильнее, но тут все же лучше, чем во дворце. Да и отыскать здесь принца, наверное, будет посложнее.

Тиелига не нашли – кажется, сегодня проводились очередные служения в честь Ув-Дайгрэйса, – так что играть пришлось в гордом одиночестве. Разумеется, сражаться с живым противником в сотни раз интереснее, но иногда не мешает и вот так – сам с собой. И пускай победит сильнейший!

Он сидел в саду, в легком соломенном кресле, и раздумывал над очередным ходом, когда прямо на игровое поле упал белый голубь. То есть это когда-то птица была белой, теперь же она истекала кровью. Голубь рухнул в самый центр сражения, разбрасывая хрупкие фигурки крылом и вздрагивая всем телом. Вдруг по птице скользнула легкая тень, принц поднял взгляд и увидел сокола. Тот, напуганный присутствием человека, не стад преследовать добычу дальше, он сделал над головой Талигхилла круг, пронзительно вскрикнул и улетел в тень деревьев. Там сокол отыскал подходящую ветвь и уселся, внимательно наблюдая за происходящим.

Принц снова посмотрел на игральную доску. Голубь продолжал биться на ней, расшвыривая воителей и башенки в разные стороны. Видимо, когда падал, он сломал себе крыло и теперь никак не мог понять, почему же ему так больно.

Талигхилл осторожно протянул руки и взял в ладони маленькое липкое тельце. Голубь еще несколько раз ударил крыльями и затих. Тогда принц приподнял его и внимательно осмотрел. На лапке птицы он нашел то, что искал – миниатюрную бамбуковую трубочку, залитую с обеих сторон воском. Он отвязал трубочку от лапки голубя, а птицу уложил обратно на доску. Сокол потоптался на месте, наклонил голову сначала так, потом этак, присматриваясь к человеку. Спасшаяся добыча безжизненно лежала на доске, вывернув левое крыло.

Сцарапать воск и выбить на ладонь плотно свернутую трубочку было делом одной минуты. Потом принц развернул послание, прочитал, перечитал еще раз, дернул шеей, словно на нее села докучливая муха, медленно отложил записку в сторону.

«Этого не может быть… Отец мертв? То есть… Руалнир – мертв? Война? Войско хуминов уже движется к границе? Бред какой-то!»

Талигхилл встал с кресла и направился к дворцу расшатанной походкой дряхлого старика.

Голубь почувствовал, что теперь его уже ничто не спасет, снова забился на доске, сполз почти к самому ее краю. Тогда сокол решил, что опасности нет, и слетел со своего наблюдательного поста. Он упал на добычу, ударил клювом, потом еще раз и еще – для верности, после тяжело взлетел с безжизненным телом в когтях и отправился подальше в сад, чтобы беспрепятственно пообедать.

Подбежал встревоженный Джергил:

– Что с вами, господин? На вас кровь.

– Не моя, Джергил. Еще не моя.

Телохранитель пронзительно свистнул, в галерее появились несколько охранников, и все они помчались в сад выяснять, что же произошло. Талигхилл стоял, схватившись за плечо Джер-гила и не замечая, что тот едва удерживается от вскрика. Телохранителю было больно. Принцу было больнее во сто крат.

/смещение, от которого во рту остается горький привкус; у горла – колючий ком/

Храмовый район Гардгэна, как и столичный рынок, жил своей жизнью, обособленной, но не изолированной. В нем размещались все храмы и строения, связанные с той или иной религией. Кроме, разумеется, запрещенных культов Фаал-Загура и его жены. Приверженцы этих культов до сих пор считали, что Бог Боли и Богиня Отчаяния живы, хотя на самом-то деле, конечно… Ну, положим, как было на самом деле, знали одни Боги, но уж они-то точно правды не скажут. Боги вообще крайне молчаливы. Для того и существуют жрецы – чтобы говорить вместо Богов. А в случае чего… там уж между собой как-нибудь разберутся.

Вэтнэкл редко бывал в этом районе. Ув-Дайгрэйс, которому он поклонялся, не требовал от своих приверженцев ни частых посещений храма, ни обильных жертвоприношений. Раньше было совсем по-другому. Но времена меняются, и Боги достаточно мудры, чтобы не требовать от людей невозможного.

Молодой воин ступил на мощенную черным булыжником улицу Церемоний. На этой самой широкой и длинной улице храмового района сейчас почти не было прохожих. Где-то вдалеке брели два монаха Оаль-Зиира – тощие фигуры в белых халатах, постукивающие хэшагами – традиционными для служителей этого культа посохами. У облупленной стены храма Гээр-Дила, Бога Удачи, сидел низенький обрюзгший человечек и торговал амулетами. Заприметив Вэтнэкла, он набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:

– Молодой человек! А молодой человек! Мне кажется, вам сейчас не помешает немного удачи. Могу кое-что предложить.

Вэтнэкл отмахнулся от продавца и поспешил дальше. Удача, конечно, ему сейчас не помешала бы. Но вряд ли у торговца найдется что-нибудь по-настоящему эффективное – особенно если учесть масштаб того, что надвигается…

Молодой воин помотал головой: думать об этом сейчас не стоило. Он и не знает всей правды-то. Вот только брошенные мимоходом фразы, которые довелось услышать Вэтнэклу… их было достаточно. Предостаточно.

Храм Ув-Дайгрэйса стоял по левую руку, среди наиболее богатых и почитаемых храмов. Впрочем, даже он выглядел не так ослепительно, как когда-то… Широкие фиолетовые ступени вели к портику перед входом, обрамленному с трех сторон витыми колоннами. Распахнутые створки ворот приглашали: «Входи, прохожий!»

Вэтнэкл взбежал по ступеням, остановился перед раскрытыми створками, вызывая в душе необходимое почтительное состояние, – потом ступил в храм.

Внутри оказалось не так жарко, как на улицах; в изящных подставках дымились ароматные палочки. Когда Вэтнэкл входил, в помещении не было ни души, но через мгновение рядом с ним уже стоял мускулистый парень в традиционном одеянии младшего жреца Ув-Дайгрэйса.