Портрет по завету Кимитакэ - Николай Александрович Гиливеря

начала совершать резкие конвульсивные движения. Голова под горячей водой полностью потеряла контроль над реальностью, сосредоточившись на блажи. Намёки скорой кончины и пробуждения проклёвывались, как неожиданно боль пронзила с головы до ног. Словно что-то сломалось в мгновение ока. Рука инстинктивно всё ещё пыталась протолкнуться вперёд, но безрезультатно.

Затуманенные глаза увидели достаточно страшную картину. Кожа оказалась натянутой, оголив наружу непонятное месиво.

Пульсирующая, в грязных разводах плоть мучительно ныла. Неужели ничего нельзя будет вернуть назад? И что тогда? Вызывать скорую, зашивать?

Мысли о порванной коже поднимали градус паники, заставляя погружаться в деконструктивные дебри. Осмотрев себя более подробно — крови не обнаружилось.

Время прониклось моей паникой, напоминая о долгом пребывании в ванной с включённой водой, которое может породить у близких подозрения с лишними вопросами.

Дотронувшись рукой до месива, я испытал новый прилив боли. Девственный фрагмент кожи, рождённый под занавесом наслаждения, совсем не привык к ласкам, воспринимая даже дуновение за остриё ножа. Мысль отмыться отпала самым естественным образом. Теперь я просто пытался вернуться к состоянию «до».

Каждая новая попытка вызывала болезненный приступ. На раз девятый кожа опустилась на привычное место, скрыв на время и боль. Что делать с этим дальше — было пока непонятно.

Описанная сцена неприятна даже на слух. Ещё бы. Мелкий парень, которому никто не объяснил элементарного устройства тела. А теперь я, точнее он (тот мальчик из далёкого прошлого) испытывает панический стресс.

Можно было обойтись и без таких подробностей, но тогда ни о какой полновесности картины не шло бы и речи. Тени всегда скрывают детали, которые чаще всего имеют центральное значение для понимания сути.

* * *

Выбора не было. Первоначальный страх спрятался, оставив о себе только смутное воспоминание. Проблема же осталась, перекочевав, правда, в раздел бытовухи, чем заняла мои мысли. Вполне неудивительная тенденция. Складывающийся педантизм, брезгливость и невозможность смириться с любой мелочью, которая «лежит не так» — тотчас погружали в раздрай, изрядно выматывая.

На следующий день, приблизительно в аналогичное время, я отправился в душ. Подобно солдату, отстранённо ступающему по бывшему полю битвы, я мужался изо всех сил. «Будет тяжело, — твердит про себя воин, — но я обязательно справлюсь» — думаю я. Да. Будет больно.

Средний напор воды. Умеренная температура. Никаких прелюдий. Остальные части тела подождут. Начинаю добровольную экзекуцию. Снова больно, но уже не так, как вчера. Причина в отсутствии возбуждения.

На этот раз удаётся полностью раскрыться. Часть меня в плохо пахнущем налёте. Сердцебиение усиливается, лицо краснеет. Дрожащей рукой мылю руку. Сейчас предстоит сделать то, что ещё долго будет отзываться в моих висках неописуемой болью.

Глубокий вдох. Заложенные уши. Шум воды на фоне. И мыльная рука, приземляющаяся ядерным грибом на пораженное место.

Очищение чаще всего — процесс болезненный. Каждая секунда — молчаливый крик. По щекам текут слёзы. Я продолжаю отмывать смрад с желанием искупить грех собственного невежества.

Это чистой воды опыт. Неподдельный. Искренний. Можно сказать: очередная черта, определяющая грубый переход.

«Нужно учиться на чужих ошибках» — говорят взрослые, не делясь этим «чужим». Логичней перефразировать в: «Учись на ошибках родителей», но их жизнь до статуса мама/папа умалчивается. Почему?

Стеснение говорить о естественных вещах? Страх, что ребёнок узнает что-то раньше положенного? Есть в таких опасениях толика смысла, но лучше рискнуть, чем вот так получать не просто опыт с оголённой нервной системой, а в буквальном смысле опыт, ради которого приходится резать себя по живому. И в чём тогда мудрость своевремия?

Продолжаю тихо плакать, продолжая начатое. К слову, результат оправдывает вложенный труд. Словно мазут, выработанный тизоновыми железами, застоявшаяся слизь не хочет просто так отлипать от нежной кожи.

Сцена борьбы продолжается не больше минуты, но какая это была минута — объяснять, думаю, не стоит.

Тёплая вода смывает остатки мыла, оголяя отмытый фрагмент. На этот раз кожа легко поддаётся, укутывая боль в свои объятия.

Маменька интересуется, почему у меня заплаканный вид, получая заготовленный ответ про попавший в глаза шампунь.

С того случая во мне произошли необратимые изменения, ставшие причиной отказа от устаревших форм своего поклонения. Вынужденно повзрослевший маленький человек отказался от прежних забав, научившись заниматься классическим удовлетворением, но с переменами ушло и что-то когда-то особенно цепляющее; Некое чувство волшебства и таинства остались позади для того человека, придвинув его на ещё один шаг к систематической жизни обычного подростка.

Последний день Помпеи. Последний день существования «Дома Фавнов». И с каждым годом в сердце и в разум врывались фрагменты бетонных плит, металлических прутьев, выстраивая панельку с тараканами, пьяными лицами и тупоугольным счастьем. Действие ради действия. Добро пожаловать в мир заводных механизмов.

* * *

Правильно ли прерывать повествование одного периода, перескакивая сразу на два года вперёд? Ответ на этот вопрос неоднозначный, где внимательному читателю подобный обрыв покажется элементарным недочётом, а человеку пишущему, переход не понравится исключительно из-за чужой руки, сделавшей этот самый прыжок.

Но ответьте мне вот на какой вопрос: стоит ли пачкать белые листы почём зря, даже если они электронные? Тем более, что дни последующих двух лет оказались не богаты на события.

Мне четырнадцать. Кудрявые локоны с парой седых волос. Неформальный внешний вид. Вызывающие большие «патрули», потершиеся джинсы с застиранным балахоном.

В «почтальонке» пачка сигарет с зажигалкой, блокнот для записей личных мерзостей, которые пока не кажутся игрой. Некоторые из сверстников рассказывают небылицы про то, как у них был первый секс. И хотя я догадываюсь, что эти лица говорят мне правду, но штамп чужого вранья помогает справиться с собственными неудачами.

На отдалённых (от реальности) частях головного пространства остались следы школы, посещавшейся только ради галочки. Прочие мысли спутались в стометровый клубок, вечно пытающийся затем быстро распутаться, только вот спешность напротив, затягивала узлы сильнее. В будущем такие придётся только резать.

На улице грязь. Немного снега. Замёрзшие коричневые ванны всё никак не хотят уходить. Я стою на общем балконе свечки, дрожащей рукой выводя очередной кривой стих. В пальцах левой руки, вместе с блокнотом зажата тлеющая сигарета.

Не так давно мне причудилась собственная судьба, где поэтический профиль неотрывно и любовно смотрел прямо в глаза. Я вдруг поверил, что злой бог выбрал мне про́клятую участь, решив наказать за нежную и трусливую душу.

Но также он создал и мерзкую погоду, благодаря которой я смог скрывать собственное уродство, печально думая о тёплых деньках, которые рано или поздно наступят. Тогда придётся бинтовать руку. Каждый год — одно и то же.

Человек, лишенный чувства такта снова вырисовывается в мыслях, представляясь мерзкой, такой